Мои Великие старики

Ныне картины не существует. Ее уничтожили. Эта картина – мой институтский диплом. Тема ее трагическая – 1941 год, отступление. Мною самим выстраданная, пережитая, ибо вместе с отцом и матерью я тоже отступал со станции Вырица под Ленинградом. Гнали скот, шли измученные голодные люди, постоянные налеты фашистских самолетов заставляли нас ложиться в канавы, где мы надеялись спастись от огненного смерча. Я же хотел показать в своей картине конец войны и нашу победу через, увы, неизбежные дни поражений и беды. В то время не было еще ни литературы, ни кино о первых годах войны, и преподаватели в институте имени Репина запрещали мне эту тему делать дипломной. Они говорили, что отступление – нетипичное явление для победителей, свидетельством чему были другие картины, на которых изображались розовощекие герои, заваленные цветами. Мне приказывали вернуться к эскизу первого курса «Рождение теленка». Но я все-таки написал «Дороги войны» и привез картину в Москву, в Манеж, на выставку молодых художников. Заместитель министра культуры Михайлов, глядя на мою работу, сказал: «Отступаешь, ну-ну, так у тебя вся жизнь в отступлении пройдет». Тем не менее, ее купили.

Она была выставлена в окружном Доме офицеров, где ее и уничтожили неизвестные мне лица. Какое-то время назад я решил повторить ее, сделав новый вариант.

В судьбе И. Глазунова было много эпизодов, когда он чувствовал, что существует как бы две реальности: одна – та, которую переживал и которую открывал для себя, и вторая – та, которая была иллюзорной, лживой, фальшивой. Одна из таких иллюзий была развеяна в пору далекой молодости, когда начинающий художник поехал на строительство Куйбышевской ГЭС.

Если тебя пришьют, мы не отвечаем

– День близился к концу. Я вышел на берег Волги, увидел горящие в тумане цыганские костры и на том берегу две огромные горы – место строящегося котлована будущей ГЭС. Огромные, гигантские буквы «МИРУ – МИР, СЛАВА ВЕЛИКОМУ СТАЛИНУ» сверкали. Я переехал на пароме и попросил довезти меня до котлована. Мы проехали не более полукилометра, когда на фоне красного зарева заката я увидел огромные клубы пыли и едва различимые в пыли колонны людей. Лаяли собаки. «Что это такое?» – спросил я шофера. – «Как что? Строители будущего». – «Так они же идут под конвоем?» Шофер посмотрел на меня с изумлением и сказал: «Ты откуда свалился?» – «Из Ленинграда». – «Оно и видно. И я, между прочим, зек, только вожу машину», – сказал он. Я спросил: «А что это значит – „зек“?» – «Ну, заключенный, срок волоку». Мы поравнялись с колонной. Люди шли нога в ногу, шествие казалось нескончаемым. Злые овчарки рвались на поводках. А через несколько минут мой новый знакомый сказал: «Вот и приехали. Ведь тебя интересует котлован». Передо мной была вышка, колючая проволока ограждала лагерь. Я вынул свою нехитрую палитру и сделал первый набросок. То, что нарисовал, я видел только в кинофильмах про войну, про концлагеря.

Побрел назад, приблизился к пирсу, увидел черную, как тушь, быструю Волгу, дождался парома, переехал на другую сторону. Недоумение и смятение охватили меня. Уставший, я мгновенно заснул. Проснулся от грубого прикосновения чьей-то руки: «А ну вставай!» Открыв глаза, увидел человека в военной форме. «Что вам надо?» – «Одевайся и следуй за мной!» Сели в газик. «Куда мы едем?» – спросил я. – «Сейчас узнаешь». Меня встретил полковник с усталыми и равнодушными глазами: «Ты что здесь делаешь?» – «Где здесь?» – «А на великой стройке». – «Меня послали от института имени Репина Академии художеств СССР. Я студент и собираю материал для картины о великой стройке коммунизма – Куйбышевской ГЭС». – «А зачем ты рисовал вышку? Без нашего разрешения ты не имел права этого делать!» – «Без чьего разрешения?» – «Без разрешения охраны». – «Но я нарисовал то, что видел. А художники здесь были и до меня». – «И каждый из них давал подписку, что не будет рисовать вышки. За нарушение – тюрьма. Ты понял?! Тюрьма. Здесь вот делегация недавно была, – вдруг перешел он на доверительный тон. – Так мы за одну ночь все вышки сняли, заключенных заперли. В бараках работали только вольнонаемные. Выхода у тебя нет, давай подписку, что ты не будешь рисовать неположенного». – «Но я должен рисовать то, что вижу, ведь я художник. Что же мне делать?» – «А это твое дело, что ты будешь рисовать. Можешь подобру-поздорову уехать. А пока распишись».

Он смотрел на меня, как бы сожалея. Я стоял в растерянности, уставившись на стаканчик с множеством цветных карандашей. «Как много у вас цветных карандашей!» – вырвалось у меня. Полковник улыбнулся и сказал: Художник от слова «худо». Расписавшись, я спросил: «А как же все-таки попасть на котлован?» – «Вот неугомонный»! – воскликнул полковник. – Пиши: «Прошу допустить до осмотра котлована, не буду иметь никаких претензий к руководству строительства».

– А что это значит?

– А это значит то, что если тебя там пришьют, то мы ответственности нести не будем.

– А почему вы думаете, что меня пришьют?