Мои Великие старики

– После Джека Лондона… (Смеется).

– Я имею в виду нынешних, живых. Вы для нашего читателя – американский классик.

– Если это так, то, наверное, благодаря моей переводчице Рите Райт. К сожалению, я получил известие о ее кончине…

– Вы знаете, Курт, я общался с Ритой Яковлевной лет десять назад и вспоминаю, что она рассказывала, с каким увлечением работает над вашими книгами.

– Я был с ней в Париже, она идеально говорила по-французски, по-немецки. Она была замечательным, высокопрофессиональным переводчиком. Хотя, к сожалению, я могу об этом судить только по отзывам других. Она правильно сделала, что поменяла когда-то свою профессию, кажется, биолога, на профессию переводчика.

– На сколько языков переведены ваши книги?

– Я не знаю. Меня это не очень интересует. Во многих странах меня издают – в Греции, на Тайване… Многие просто издают мои книги и почему-то меня об этом даже не извещают…

– Да, это проблема. Помню, об этом же говорил в Москве Габриэль Гарсиа Маркес. Он жаловался на наше ВААП, которое издает иностранных авторов и забывает им за это платить. Значит, с вами тоже такое было?

– Американские авторы об этом знают. Они знают, что там у вас сидят бюрократы третьего или даже четвертого поколения. У них нет никакого интереса к литературе. Они просто чиновники. Ими не издана, например, книжка одного очень хорошего писателя, потому что он слишком часто употреблял «крепкие» слова.

Однажды Рита Райт перевела рассказ Сэлинджера, в котором молодой парень занимался любовью с девушкой в метро. И его застрелили. Рассказ печальный, пересыпанный жаргонными выражениями. И если их нельзя было бы использовать в рассказе при переводе, тогда не было никакого смысла вообще печатать его. Рита это понимала…

– Я думаю, для вас не будет неожиданным вопрос: «Как вы относитесь к Сталину?» У нас сегодня происходит развенчивание его роли в истории.

– Сталин? Я согласен с ним, Гитлером и Муссолини, что художник должен быть слугой своего общества. Но вот как обслуживать общество, на это у меня абсолютно другой взгляд. Думаю, что человечество не способно хорошо вести свои дела, что человечество недостаточно умно теперь, чтобы успешно справиться со всеми проблемами, которые оно же само породило.

– Я знаю, вы воевали и у вас есть произведения о войне. Эта тема для вас исчерпана?

– Да, я уже сказал все, что хотел сказать о Второй мировой войне. Я пишу сейчас о вьетнамской войне. Это будет расценено как резкая критика моей страны. Но главное, я хочу исследовать жизнь профессионального солдата. Мой герой окончил академию Вест-Пойнт. Он вспоминает, что убил столько же врагов, сколько было у него женщин. И он готов распять не только Христа, но и шесть тысяч рабов, которые бастовали против Римской империи в 71-м году до Христа и были казнены на Аппиевой дороге. Кому приказали это сделать? Кто это делал? Профессиональные солдаты. И любой солдат это будет делать. И это чудовищно.

– Я думаю, Курт, возможно, что сейчас у нас какой-нибудь неизвестный еще никому советский Курт Воннегут пишет то же самое про Афганистан…

– Я пишу о ненастоящей войне, потому что не хочу возбуждать против какой-то страны злые чувства. Главное, чтобы люди думали о профессиональном солдате, о его горькой и трагической судьбе. Станислав Лем пишет о других планетах, о том, что там случаются ужасные вещи… Ему проще.

Мой герой вспоминает, как он разыскивал врагов, прятавшихся в туннелях, его солдат прозвали «водопроводными крысами». Они убивали не только солдат противника, но и женщин, и детей, скрывавшихся в туннелях. Убивать – это была их работа.

Сейчас я много думаю о вьетнамской войне. Я абсолютно уверен: она аморальна, хотя у многих людей вызывает угар патриотизма. «Как хороша моя страна и как хорош мой народ!» – думает любой из нас.

Я был солдатом Второй мировой войны. Многие воспринимают ее романтически, но не те, кто был на войне солдатом. У меня когда-то сложился романтический взгляд не только на войну, но и на свою страну. После Второй мировой этот романтический взгляд развеялся не только у меня, но и у немцев, французов, англичан, – союзники с обеих сторон потеряли романтизм.