Мои Великие старухи

…Считаю, что эта встреча была для меня одной из самых удивительных в жизни. Летом 1989 года мои русско-американские (или американо-русские) друзья, потомки Ивана Пущина, друга Пушкина, Пущины-Хлебниковы-Небольсины посоветовали мне навестить Великую княжну Веру Романову, которая жила в получасе езды от Нью-Йорка. «Сам Бог тебе велит повстречаться с княжной, у вас в России о ней, наверное, забыли, а она между тем самая близкая убиенному Императору родственница на Земле. Мало того, – говорили мне, – возможно, Вера Константиновна – единственная из оставшихся в живых людей, которые общались с Николаем II. И еще имей в виду, Великая княжна никого не принимает, мы сами повезем тебя к ней». И вот в одно прекрасное нью-йоркское утро Михаил Хлебников повез нас с женой в знаменитый Толстовский фонд.

В тот день я общался с Верой Константиновной более трех часов. Прикасался к семейным реликвиям, держал в руках книги ее отца-поэта, рассматривал мемориальные фотографии, любовался коллекцией оловянных солдатиков, которую много лет собирала Вера Константиновна, попечительница Кадетского корпуса зарубежья.

– Каким запомнился вам Император Николай II? – начал я свое интервью.

– Как-то он пил у нас в Павловске чай. Мне нужно было идти на свою детскую половину, часы показывали шесть, и я заторопилась на музыкальный урок. Подошла к папеньке и маменьке проститься. Император повернулся ко мне, внимательно посмотрел, погладил по головке и сказал какие-то ласковые слова… Вот и все. Но знаете, столько лет прошло с той поры, а помню, будто вчера. Он меня заворожил.

Другая подробность. Шла война. Моя мама и я с братом Георгием были приглашены на завтрак к Государю. Помню Государыню и одну из Великих княжон, помню, что она была в сестринско-хирургическом облачении, значит, служила в госпитале. На сладкое подали замечательный шоколадный крем. Какой же он был вкусный! И нам предложили добавочную порцию. Конечно же, мы воспользовались любезностью хозяев и съели ее. Предложили в третий раз. Но, как нам искренне и настойчиво ни предлагали, мы с братом отказались. Считали, что это уже нарушение этикета. На обратном пути в автомобиле моя мать сидела сзади, а мы с Георгием впереди. Он был старше меня на три года, и это означало: что бы он ни говорил, он всегда прав, его мнение для меня, младшей, считалось законом. Так нас воспитывали. Он говорит: «А знаешь, это было и в самом деле очень вкусно, но для царского стола слишком просто». Мне ничего не оставалось, как только поддакивать: «Да, да, да». А сама думаю: «Говоришь же ты глупости».

А вообще-то скромность Царской семьи была общеизвестной. Дети воспитывались в почитании, смирении, воздержании. Девочки вроде бы стеснялись своих титулов, и домашние их звали по именам. Платья со старших донашивали младшие, в быту у них не было ничего лишнего.

Вот видите, мои впечатления от Государя связаны с какими-то семейными встречами, с обедами. Что называется, гастрономические… Еще одно из этого ряда. Снова Павловск, летняя веранда, чай. Был у нас замечательный садовник Федор Селезнев, дворецкий моей мамы, когда-то служивший в роте Его Императорского Величества Преображенского полка. Такая необыкновенная урождалась у него земляника, объеденье. И вот Государь медленно, с расстановкой ест эту землянику. Положит ягодку в рот и смакует, растягивает удовольствие. Проглотит, снова берет и нахваливает ее: «Какая божественная земляника…». Так и осталась в памяти эта идиллическая картина.

– А как вы узнали о расстреле царя?

– Шла по улице, по Миллионной, и вдруг слышу: мальчишка – разносчик газет кричит с надрывом что есть мочи: «Убийство Николая Романова! Убийство Николая Романова!» Так и узнала.

Помню и весть об отречении. Возвращаюсь домой с прогулки. А мой собственный лакей Иванов, довольно несимпатичный мужичонка, встречает меня с красным бантом. Я на него набросилась: «Как ты смеешь? Это против царя!» А он: «Гы-гы, царя больше нету». – «Да ты врешь». Но нет, он оказался прав, Император отрекся от престола. Эту новость я «прогуляла» по Миллионной.

– Вера Константиновна, у вас ведь была большая семья, что с нею стало?