Мой волшебный мир

Если бы не Ланцелот

Мое знакомство с «Новой Почтой» произошло, 100%, не так, как у всех.

По стечению, как минимум, двух обстоятельств в тот день я попросила у ключи от машины у мужа старшей сестры и поехала центр — за посылочкой для своего Ланцелота. Ланцелот — это мой любимый кот породы Шартрез. Он не просто красавчик — он голубой с золотыми глазами! В смысле, шерсть голубая, а не то, что вы подумали.

До отделения «Новой Почты» мы добрались без приключений, а вот после того, как в моих руках оказались и Ланцелот, и его пальма-когтеточка, запакованная в фирменную коробку объемным весом в 10 кг, началось то, после чего изменились мои взгляды не только на обслуживающий персонал компании, но и на мужчин в целом.

Вежливый приемщик отделения, как истинный швейцар дорогого отеля, едва ли не кланяясь, предложил мне помощь. Я, естественно, возражать не стала, и позволила ему взять коробку в свои сильные, мужественные руки. Он показался мне таким сексуальным! Некоторое время я стояла с открытым ртом, как ненормальная, а когда приемщик пошел к двери, побежала за ним, едва не уронив своего пушистика.

На улице моросил дождь, и серое небо, как ватное одеяло, нависло не только над стоянкой. Ланцелот вырывался из рук и шипел, будто никогда не слышал грома. Начиналась гроза.

Я, торопясь, попыталась найти ключи в сумочке, но в ней было столько всего нужного и ненужного, что я стала нервничать. Приемщик заметил мое беспокойство и предложил подержать кота. И я опять согласилась.

Вывернув сумку наизнанку, я стала рыться в ворохе косметики, ручек, блокнотиков, фонариков и всякой дребедени. Все это время Ланцелот орал, как резанный, и приемщик никак не мог его успокоить, хоть и пытался с ним посюсюкаться. Это было забавно!

Отыскав ключи и вернув все барахло в сумку, я бросилась к машине и запихнула в нее коробку. Дождь стал сильнее. Я надеялась, что вот-вот сяду за руль и положу своего любимца на переднее сидение, но — не судьба. Мой Ланцелот вырвался и вскарабкался на тополь. Уцепившись когтями в ствол, он ритмично вертел мокрым хвостом.

И я, и сотрудник Новой Почты тоже насквозь промокли. Я звала своего Ланцелота «Кис-кис, вернись! Кис-кис!», а он будто меня не слышал.

— Станьте под навес, — сказал приемщик и, взяв меня за руку, оттащил от дерева.  — Это дело для настоящих спасателей! Только я сегодня работаю без бурундуков!

Он такой забавный, — подумала я, рассматривая, как от асфальта отскакивают большие капли воды.

Приемщик скрылся за железными воротами ненадолго. Он вернулся, как настоящий герой — в одной руке был раскрытый красный зонт, а в другой огромная металлическая стремянка. И что немаловажно, мокрая футболка облепила спортивный торс с упругой накаченной грудью. Я на некоторое мгновение даже про кота забыла!

— Возьмите зонт, — его голос вернул меня к действительности.

Мы вдвоем подошли к старому тополю, где жалобно мяукал мой Ланцелотик. Я стояла под зонтом в ожидании чуда, и это произошло — приемщик Новой Почты снял с дерева испуганное животное, как настоящий спасатель. Он передал его мне в руки, и мы стояли под одним зонтом, а вокруг шумел дождь, но мы его словно не слышали.

прозаические миниатюры, 15.09.2013 14:24

А хочешь, полетим вдвоем?

Когда-то я бегала по двору в розовом платьице. Просто так носилась, как ветер, туда-сюда, и не было мне дела ни до чего. Солнце ласково улыбалось, и его длинные полупрозрачные руки-лучи трогали распускающиеся бутоны пионов. Они умопомрачительно пахли, и этот запах беззаботного детства я ощущаю каждый раз, когда слышу пение птиц.  – Ласточек в весеннем небе.

В тот день они вели себя не так, как обычно. Их голоса показались мне тревожными. Я даже остановилась и, подняв голову вверх, попыталась представить, о чем они щебечут.

Маленькая красивая птичка будто повисла в воздухе.  Ее крылья без остановки то поднимались, то опускались вниз, а она при этом не двигалась с места. Другие ласточки чирикали и кружились надо мной, и я словно слышала их призыв о помощи. «Помоги» – так отчетливо доносились их звонкие голоса, что я кинулась на помощь, не имея ни малейшего представления, что нужно делать.

У крыльца, где ласточки свили гнездо, во всю цвела черемуха. Черемуха и пионы! Незабываемый запах весны!

Не долго думая, я взобралась на дерево. Ласточки все не умолкали. Вцепившись обеими ручонками в  шершавую ветку, я поползла  по ней. Бесстрашно! На полпути я остановилась, почувствовав, что ветка клонится к земле. Но мне так хотелось дотянуться к трепещущей птичке, что я поползла дальше.

Сделав одно неловкое движения, я едва не оборвалась. Но желание помощь было настолько велико, что я совсем не боялась свалиться с дерева.

Ласточка заметила мое присутствие. Мы поравнялись. Только она по-прежнему висела в воздухе, а я еще кое-как держалась на ветке. Ее черные глазки смотрели на меня, и почему-то казалось, что ей страшно. Мне захотелось поймать ее, погладить, пожалеть. Я протянула руку и позвала ее «Не бойся, иди ко мне».

Моментально другие ласточки затихли, опустились на бельевую веревку и стали внимательно за нами наблюдать. Я почувствовала их жгучие взгляды, и меня бросило в жар, когда подо мной все-таки хрустнула ветка. Но прежде чем упасть я увидела, как маленькая черно-белая птичка полетела.

Я сидела под черемухой и не спускала глаз с ее плавного полета. Она парила над нашим двором, то поднимаясь выше к облакам, то опускаясь ниже и пролетая над моей головой. Я терла ушибленную коленку и радовалась, что птичка научилась летать. А она все кружилась, кружилась и пела «А хочешь, полетим вдвоем?!».

прозаические миниатюры, 27.09.2013 23:38

Сиквел "Пять лет спустя"

В декабре 1852 года, когда Луи-Наполеон получил титул императора, я вернулся в Париж. И, как и пять лет назад, я по-прежнему любил прогуливаться пешком. В первый же вечер я решил проведать старые, но незабываемые уголки города.

Улица Лаффит изменилась до неузнаваемости, но я не мог не узнать то место, где однажды прочел объявление о распродаже мебели и личных вещей Маргариты Готье. Я шел, задумчиво опустив голову, и ноги сами привели меня к дому № 9 по улице д’Антэн.

Кружился белый пушистый снег. Детские радостные крики доносились отовсюду. Я остановился и, закурив, стал рассматривать окна. Не знаю, что именно двигало мной в тот момент, но я решил подняться по ступеням и постучать в дверь той же самой квартиры.

Когда мне открыли, я замер на пороге, не находя в себе сил произнести ни единого слова. Передо мной стояла красивая молодая женщина в оливковом платье, подчеркивающем достоинства стройной фигуры. Она поздоровалась со мной, заметив мою рассеянность. Ее голос был чарующий, будто пели ангелы. Я бесстыдно любовался ее красотой, а она сверкнула искорками небесных глаз, отчего я еще больше впал в несвойственное мне состояние неловкости.

— Вы, наверно, из газеты? — спросила она. — Арман вот-вот должен вернуться с прогулки.

— Да, я к  Арману, — ответил я почти уверенно, услышав знакомое имя.

Постепенно ко мне вернулось самообладание. Я и не надеялся встретить Армана Дюваля в Париже. Но жизнь полна сюрпризов. Причем часто непредсказуемых.

За спиной раздался знакомый голос. Арман был не один. По обе стороны его держали за руки две очаровательные малышки. Нарядные, будто куклы с витрины магазина. Они радостно смеялись, что-то лепетали, повторяя по несколько раз «папа, папа».

Незнакомка сдержанно улыбалась, и по ее глазам можно было прочесть, что она счастлива.

Я ждал, пока Арман сам узнает меня.

Его лицо ненадолго стало серьезным, а потом снова расплылось в улыбке:

— Мой старый друг, неужели это ты?

Мы обменялись рукопожатиями и заключили друг друга в крепкие объятия.

Так случайным образом я попал на обед в семью Дюваль.

Прекрасную незнакомку Арман называл нежно и ласково Мишель.

На столике в гостиной я сразу приметил вазу с белыми камелиями. У меня появилось много вопросов к Арману, но при его жене и детях я не стал затрагивать тему, которая еще пять лет назад едва не свела моего друга в могилу. Но меня удивляло, как он может счастливо жить с семьей в квартире, ранее принадлежащей Маргарите Готье, и что камелии делают в их доме. Этот вопрос я хотел задать Арману сразу, как только мы останемся наедине.

Арман сидел у камина с бокалом красного вина, а я, дожидаясь, когда у нас появится возможность открыто поговорить, подошел к серванту с книгами, рассказывая последние и мало меня интересующие новости Лондона. Вскоре Мишель повела детей в спальню. И снова «Манон Леско» попалась мне на глаза. Я взял ее в руки. Это была та самая книга.

— Арман, ты все еще живешь любовью к Маргарите Готье? — наконец спросил я.

— Да. Она лучшая женщина в мире! Она пожертвовала своим счастье и здоровьем ради моей сестры. Жаль, я поздно узнал об этом, иначе моей Мишель не пришлось бы так страдать.

— Мишель?

— Мишель лежала на соседней койке с Маргаритой. Они обе едва не умерли тогда от чахотки. Но одной из них повезло больше. После смерти Мишель Мартин, прежней Маргариты Готье не стало, но появилась новая сильная женщина, которая по-прежнему любит камелии и меня. Как видишь, она вполне здорова и родила мне прекрасных дочерей, за что я буду благодарен ей всю свою жизнь.

Оказалось, что женское счастье не обошло стороной и даму с камелиями.

20.09.2013, 00:41

Старушка

-17°C. Несколько дней подряд стояли морозы.

В тот злополучный вечер шел мелкий искристый снег. На остановке толпились желающие как можно скорее подняться в автобус, чтобы спрятаться от пронизывающего ветра. Было темно, не смотря на тусклый свет оранжевых фонарей.

Одни на работу, другие домой. Молодежь, что зимой, что летом, не расставаясь с наушниками, никого и ничего вокруг себя не видела. Каждый зациклен на своем.

Опоздавший автобус наполнился за считанные секунды. Водитель поспешно протискивался среди пассажиров, собирая за проезд.  У задней двери, крепко уцепившись за вертикальную перекладину, остановилась молодая женщина в длинной шубе. Анжела. Она смотрела на недовольные лица тех, кто продолжал мерзнуть на улице. Приподнятые воротники, меховые шапки.

Автобус качнулся: водитель сел за руль. Он только тронулся, как кто-то постучал в боковое стекло и умоляющим сдавленным голосом попросил:  «открой, сыночек».

Задняя дверь со скрипом сжалась и отъехала в сторону. На ступеньку ступила сухенькая ножка в цветастом тапочке. «В тапочках и в такую то холодину» — подумала Анжела, еще не заметив самого печального.

Заплаканная седовласая старушка шмыгала посиневшим носом. Ее глаза светились как два стеклянных шара. Расширенные зрачки, бледно-серая радужка и мутное-мутное глазное яблоко. Ни ресниц, ни бровей, как таковых не было, отчетливо прорисовывались лишь глубокие и густые морщины по всему лицу. Опущенные уголки тонких посиневших губ словно застыли, а волосы все еще трепал настырный ветер.

Дрожащая рука протянула горсть монет, и в этот момент пара человек все-таки ахнула от жалости. Или беспокойства. А может просто – любопытства. Старушка вышла (или выскочила) из дому (а может, и дома у нее нет), одевшись не по погоде. Вечное платье послевоенной моды, шерстяная вязаная кофта, еще советские коричневые колготы с отвисающими коленками… ну и тапочки. Голая душа нараспашку.

— Бабулечка, что с вами? — Анжела сняла перчатки и горячей рукой сжала ее ледяную ладонь.

— Дай Бог тебе, деточка, здоровья, — взмолилась несчастная.

— Ой, я не могу на вас смотреть. Наденьте скорее мои перчатки! Вот возьмите, — и протянула старушке.

 Анжела разволновалась и обратилась к соседнему мужчине:

— Передайте за проезд, — высыпала в протянутую руку мелочь, — и подержите, пожалуйста, мою сумку,  — а сама расстегнула верхнюю пуговицу и вытащила длинный пушистый шарф.

Она укутала старушку, как куклу, обняла и интенсивно растерла по сутулой спине, стараясь обогреть. Та, не переставая, шмыгала носом и рассыпалась в благодарностях.

Задняя площадка оживилась. Все косились в сторону двери. Посыпались вопросы: «Вы куда», «Вам, что надеть нечего», «Вы помните, как вас зовут». Кто-то из малолеток сказал «Еще шубу сними, дура». Но ни старушка, ни Анжела этого будто не слышали.

— Я очень спешу. Чует сердце материнское, беда с моим старшеньким. Непутевый он. Весь в отца. Разбышака, — и залилась слезами.

— Успокойтесь, не надо так убиваться. Ведь ничего плохого не случилось. Правда?

— Не знаю. Глеб — это мой старшенький, позвонил мне. Плакал. Говорил, что истекает кровью. Опять с кем-то подрался. Просил денег, а между тем вспоминал, как с отцом ходил на рыбалку, как скворечник первый смастерил… — и опять заплакала.

Челюсть задрожала. Сама сухенькая, маленькая и такая беззащитная.

Автобус замолчал. Биения сердца Анжелы никто не слышал, но она сама еле сдерживалась, чтобы не разреветься как сентиментальная студентка.

— Сынок, останови на Привокзальной, — все так же умоляюще попросила старушка. — Я уже приехала. Глеб тут неподалеку живет, — будто оправдывалась, — спасибо тебе, доченька, — и потянула за шарф. — Возьми, я не замерзну.

— Не вздумайте, — Анжела остановила ее, — это даже не обсуждается. Позвольте сделать вам подарок.

Автобус остановился. Задняя дверь открылась, и старушка медленно преодолела две ступеньки вниз, придерживая на груди теплый шарф.

— Храни тебя Бог, — поклонилась она низко и перекрестилась.

Автобус поехал дальше. А старушка пошла навестить сына, и не предполагая, что ее ждет впереди.

— Ты чего приперлась, старая? Вырядилась куда? Говоришь, пенсии не хватает, а сама прикупила себе шарф размером в простынь.

Старушка застыла на пороге с виноватым лицом:

— Хочешь, возьми его себе. Хочешь?

— Стакан водки я хочу. Да с огурчиком хрустящим. И сала с прорезью, и горбушку свежего хлеба.

Не тот уже Глеб. Не мальчик. Мать не обнимет крепко двумя руками, не поцелует, не скажет «мама». Высокий, широкоплечий, щетина недельная, под глазами мешки, синяк от самой брови и до подбородка и перегаром разит за метр.

— Я думала, ты меня видеть хочешь.

— А ты не думай. А коли пришла, растопи печку. Я дров нарубал, угля принес. А то что-то ноги мерзнут.

Вошла старушка в его дом. Пустой. Не пахнет домом. Грязно. И мебель вроде бы современная, и ковры на полах, но не приложена рука хозяйская – только разгильдяйская.

— Что же ты, Глебушка, делаешь? Разве этому мы с отцом тебя учили? Ты посмотри, в кого превратился.

Прищурился Глеб, клыки оголил да как зарычит на мать:

— Ты чего это, старая, разговорилась? Воспитывать меня вздумала? Не поздно ли? Где ты раньше была? С этим слабоумным сюсюкалась? А теперь что? На меня переключилась?

— Вы оба мои дети, я вас обоих люблю одинаково. И не называй брата слабоумным — он защитил докторскую диссертацию по физике.

Схватил Глеб родную мать за грудки и что было мочи, оттолкнул от себя. Не успела она и испугаться, как после удара о дверной косяк, распласталась на полу. Темно-бордовая  жидкость струилась по белым волосам и капала на подаренный шарф.

— Вставай! Нечего разлеживаться, — Глеб тронул мать за плечо, но она никак не отреагировала. — Ну же, скажи хоть слово. Мама…

Скупая слеза намочила ресницы.

— Сынок, — еле слышно прошептала старушка.

— Ты прости меня, мам. Я пьяный дурак. А ты у меня одна самая любимая на всем белом свете. Прости, что накричал, что толкнул. Я не хотел. Честно, мам, я не хотел.

— Я бежала к тебе по морозу, боялась не успеть. Мой маленький мальчик, я все-таки успела. Ты как в детстве назвал меня мамой. Теперь и умирать не страшно.

— Поднимись, мама. Мама!

Арина Ивановна пришла в себя в больничной палате. Белый потолок. Два овальных плафона, одна лампочка. На стенах свежие обои. Пустые кровати. Никого нет. Голова туго перебинтована. Греет душу чужой шарф.

— Глебушка, — позвала она.

Вскоре из коридора донестись звуки приближающихся шагов. Открылась дверь, и медсестра, та самая Анжела из автобуса, вошла как белый ангел. Она присела на краешек кровати и поправила одеяло, улыбнувшись:

— Вы согрелись, бабушка?

— Деточка, это ты?! – она погладила шарф. — Да хранит тебя Бог! Есть еще на Земле добрые люди.

— Отдыхайте, вам нужен покой.

— Деточка, а где мой сыночек? Кто меня привез сюда?

— У него все хорошо, не волнуйтесь.

— Помоги мне, — Арина Ивановна коснулась шеи и, нащупав веревочку, потянула.

Заблестел золотой крестик и нанизанные обручальное кольцо и круглые серьги.

— Я хочу отблагодарить тебя за доброту, доченька. Возьми это золото себе. Младшенький мой ни в чем не нуждается, а старшенький все равно пропьет. Некому и оставить. А ты продай его, и…

Не успела старушка договорить. Так и умерла, благодаря незнакомого человека за доброту, которой так и не дождалась за всю жизнь от родных детей.

На похоронах присутствовали только соседи. Все удивлялись кто  такая та женщина в шубе, и на какие деньги несчастную старушку несут на кладбище под звуки духового оркестра.

прозаические миниатюры, 14.12.2013 22:53

Блондинка и царевич

(новогодняя юмористическая легенда)

В дремучем лесу среди дубов-великанов, куда давно не вели тропы, и где давно не ступала нога простого смертного, в сырой пещере жил старый одинокий волхв Молчан. Это был его лес, его обрывистый холм, его соленое озеро, в котором не было ничего живого. Молчан построил подземный замок из соляных блоков и более века натирал до зеркального блеска шероховатую поверхность. Все блестело в его скучном царстве, когда солнечные лучи преломлялись и рассеивались, падая вниз через ромбовидную расщелину в потолке. Но успешно завершенная работа не радовала старца. От нехватки живого общения, женской любви и заботы очерствело его сердце. И все больше и больше склонялся он к мысли, что поскольку цель всей его жизни достигнута, можно и подебоширить немножко, попугать здешний народ, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

Недалеко от леса бурлила быстротечная речка. На другом берегу степи русские. Летом – краснели маками, а зимой – белели снежными ухабами. А за степями раскинулась небольшая деревушка, где в русской избе жил кузнец Булат Путятин со своей семьей: женой и единственной дочерью Милоликой. Жили небогато, зарабатывали честным трудом, и на всю округу славились редким трудолюбием.

Милолика с детских лет помогала отцу в кузне. «И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет!» Просыпалась она до рассвета и, пока солнце не скроется за лесом, работала в поте лица. И курей кормила, и грядки полола, и ткала на станке, и носки вязала, и с коромыслом по воду ходила, и чего она только не делала – даже дрова рубила.

Была Милолика не просто работящей, но редкостной красавицей. Такую голубоглазую блондинку еще поискать нужно было – не каждая княжна могла затмить ее своей красотой. Да и о какой красоте речь? – О дорогих нарядах и золотых украшениях?! А Милолика и в драном платье была богиней!

Ширилась молва о трудолюбивой красавице на весь мир. «Комсомолка, спортсменка и просто красавица» сказали бы в советское время. А в те времена могли и на костре сжечь за столь безукоризненную красоту. «Днем свет божий затмевает, ночью землю освещает».

Дошли слухи о Милолике и до царского дворца. Зависть закипела в жилах утратившей молодость царицы. От негодования и злости разбила она зеркало и приказала своему сыну Якову облить лицо красавицы едкой жидкостью. Но сначала алхимики всего древнерусского государства работали над улучшенной формулой серной кислоты. И только когда они в один голос заявили,  что избавиться от неприятного запаха не удастся, пока не улягутся магнитные бури на Луне – царица приказала действовать неотлагательно. 

Оседлал коня Яков и отправился в дорогу дальнюю. Вот и речка, и мост, и степей разнотравье, и маки красные головы склонили, будто провинились, и росой, как слезами, умываются. До деревеньки рукой подать, где, не зная усталости, молотом по наковальне стучит кузнец Булат, а дочь его красавица коням подковы меняет, спрятав волнистые локоны под грязной косынкой. То ли бес его – Якова попутал, то ли волхв Молчан злую шутку сыграл, но пустил Яков коня галопом, да только не в ту сторону.

И три дня и три ночи скакал его конь, выкладывался на полную, как не каждая лошадь во время решающего забега на скачках. А на четвертый день конь тихо отбросил копыта. Яков даже перекрестился, облегченно вздохнув: конь то совершенно хозяина не слушал, все бежал куда-то, глаза выпучив.

Вот пришлось Якову, исцарапанному и в синяках по всему телу от ударов  веток, продолжить путь пешком. А вокруг лес густой, ни деревень, ни реки, ни зайцев, ни единой птички над головой. Разволновался Яков. Стало и голодно, и холодно. Первые заморозки траву посеребрили. В животе заурчало. А кроме колбочки с серной кислотой у Якова ничего не осталось. Но он был не из робкого десятка. Собрал волю в кулак да продолжил путь.

Волхв Молчан потешался над смельчаком, забредшим в его владения: то закричит как филин, то желудем в темечко прицелится, а сам наблюдает, как Якова всего передергивает, как глаза его страхом наливаются.

Подпустил Молчан гостя к самому озеру. Ледяная корка, как зеркало, отразила низкое небо. И тут одумался старый волхв. – Дальше пускать Якова нельзя было. Разжег он костер, травки галлюциногенной подбросил охапку, и спрятался в кустах.

Яков, как только берег издали увидел, сразу обрадовался, а, как вдохнул дым от костра, – влюбился по уши в голубоглазую блондинку, которая привиделась ему танцующей в вишневом саду. Яков затаил дыхание и тоже спрятался в кусты, едва не наступив на ногу старику Молчану. И сидели они рядышком, боясь шелохнуться, и у обоих было одно и то же видение. – Молодая девица с длинными белыми волосами порхала бабочкой над цветущими вишнями. На ее полупрозрачных крыльях сверкали тонкие прожилки, шлейф розового платья украшали звездные крошки, а глаза сияли ярче драгоценных камней. 

 Очнулся Яков совсем в другом месте. Недалеко от реки, где еще недавно цвели маки, а теперь сухую траву припорошило снегом. Что было с ним – не помнил, что ищет в краю далеком – забыл. Огляделся он по сторонам и видит девицу с коромыслом такую красивую, что и глаз не отвести. Пошел он к ней по велению сердца. Смотрит, и понять не может, кто же эта незнакомка. – Королева? Так почему с ведрами? Фея из снов? Так почему без крыльев? И тут снизошло на него озаренье: Милолика – та, красоте которой завидует сама царица. Нащупал он колбу и бросил о камни, не раздумывая.

Милолика услышала звон и остановилась. Царевич Яков и без коня выглядел сногсшибательно, не смотря на щетину, синяки и ссадины. Его уверенная походка говорила сама за себя – рыцарь, а не бродяга. С первого взгляда Милолика полюбила его, и от переизбытка чувств помутнел рассудок, будто одолела ее нечистая сила.

Спрятались молодые влюбленные от ветра под каменным мостом и полдня строили планы на будущее. Домой Милолика в тот день так и не вернулась. Вместе с принцем они присоединились к группе бродячих артистов и поехали на поклон к самой царице. Бедный кузнец напрасно обошел все окрестности в поисках дочери. Ничего кроме стеклянных осколков и потухшего костра он не нашел.

Яков и Милолика души друг в друге не чаяли: за руки держатся, радуются не нарадуются. А злая царица места себе не находит. Ослушался ее сын. Мало того, что задание провалил, так еще в замок привел самую красивую девушку на свете и благословения просит. Вроде бы и хороша невеста, и сын любит ее, но смотреть на нее без зависти и злости не может царица. Все никак не решит, что важнее: счастье сына или ее собственное самолюбие. А Милолика к свадьбе готовится: уже и паутину вымела, и до блеска натерла все что только можно, и все старается-старается, а царица как ходила с недовольным лицом, так и ходит.

– Не бывать вашей свадьбе, – ранним утром надменно заявила царица сыну. – Я всю ночь думала и решила, что мой сын достоин большего. Милолике же место на кухне или на скотском дворе, а не в царских палатах. Кто она такая? Нищенка! Сумасбродка! Да я насквозь людей  вижу. Она мое место занять хочет. Корону ей, трон подавай! Не бывать этому, слышишь, никогда. И ты, Яков, не буди во мне зверя, иначе на своей шкуре мой гнев почувствуешь.

 Яков хотел возразить, но мать остановила его, лишь щелкнув пальцами:

– Чтоб ноги ее в моем замке не было, иначе я собственноручно плесну ей в лицо кислотой. И тогда посмотрим, захочется ли тебе целоваться с уродиной.

Милолика подслушала грозный монолог царицы и, не сдерживая слез, кинулась бежать прочь. Невыносимая боль пронзала сердце. Только тогда она поняла, какую ошибку совершила: влюбилась в царевича и сбежала, не попрощавшись с родными. Покидая замок, Милолика по наивности оглянулась. Никого. Слабая надежда, что царевич догонит ее и они опять сбегут вдвоем, растаяла, как снежинка на горячей ладони.

Возвращаться домой Милолика боялась. Что скажет отец? Простит ли мать? Позор да и только. Но пошла она все-таки в места с детства знакомые, чтобы еще раз хоть издали на родных посмотреть и, убедившись, что все у них хорошо, броситься с камнем на шее с моста, под которым впервые в жизни она поцеловалась.

Весь день и всю ночь пробиралась она сквозь заросли лесов русских, бежала по степям широким, все рыдала и проклинала тот день, когда царевича на беду свою встретила.  Ни волчий вой, ни воронья карканье не пугали Милолику. – Все равно проститься с жизнью надумала. Часом раньше, часом позже – другого выхода она не видела.

Но не одна она по лесу бродила. Старый волхв Молчан, когда вел Якова от своего озера к деревне, понял, что зря он сто лет дурью маялся – нужно было в свое время жениться и жить среди людей, а не свой «хрустальный» замок в подземелье строить. Яков напомнил ему молодые годы, о которых есть что вспомнить, но вслух лучше не рассказывать. И решил Молчан посодействовать счастью молодых, влюбив их друг в друга. Волхвы то народ не простой – их магических способностей боялись испокон веков: могли и беду напророчить, и от недугов излечить, и силой мысли будущее изменить. Не сразу только Молчан о первоначальной цели Якова узнал. Но от волхва трудно утаить правду – ему и усилий прилагать не пришлось, чтобы во всем разобраться.  – Счастье Якова и Милолики под угрозой и помочь им может только он.

А тем временем приближалась новогодняя ночь. Царица вместо чая с ромашками приносила сыну одурманивающее зелье. Пил он горькие травы, бабками-шептухами заговоренные и мрачнел день ото дня. А царица, во что бы то ни стало, Якова женить надумала и на бал пригласила послов заморских с дочерьми, принцесс и весь средневековый бомонд, включая светских львиц, чтобы гостям не скучно было.

В самый разгар празднования, когда от крепленных вин захмелели головы и пьяные невесты настойчиво добивались внимания царевича, двери в банкетный зал распахнулись и все так и ахнули от ослепительной красоты припоздавшей гостьи. – Пышное белое платье, корсет расшит золотыми нитями и украшен несчитанным количеством алмазов, стоячий воротничок и длинный шлейф за спиной. Волосы цвета блонд завиты в изящные локоны и собраны в высокую прическу, безупречно чистая кожа, здоровый румянец, розовые чувственные губы и глаза – глаза, от которых мужская часть зала готова была на коленях ползать, лишь бы обратить на себя внимание. Принцессы и папины дочки волосы на голове не рвали, но тут же потеряли всякую надежду называться первой леди государства русского.

Милолика вошла под руку с отцом. Волхв Молчан скромно шел позади, обдумывая план действий. Стихла музыка, все замерли на мгновение, и только Яков, придя в себя,  бросился встречать невесту с радостными возгласами. Царица не успела разозлиться, как под действием колдовских чар щелчком пальцев приказала музыкантам играть.  Бал продолжился. Все плясали и веселились, не чувствуя ни усталости, ни тревоги, ни зависти. Молчан втихомолку сделал свое дело – каждый одинокий нашел себе вторую половинку. Даже царица всю ночь заигрывала с придворным шутом, а наутро повысила его в должности, сделав министром по связям с общественностью.

Сколько свадеб сыграли после той новогодней ночи?! Сколько счастья выпало на долю каждого?! Милолика с Яковом поженились и переехали жить в деревню, а царица родила ребеночка, потомки которого, возможно, и до сих пор у власти. А вот старого волхва Молчана с тех ор больше никто не видел. Одни говорят, что вернулся он в свой сверкающий замок. Другие утверждают, что бродит он по свету и соединяет сердца любовью. А некоторые ждут его прихода каждую новогоднюю ночь и верят, что если не сегодня, то в Новом году обязательно и с ними произойдет какое-нибудь чудо!

Любовь на блюдечке

Однажды из черной пещеры, которая и по сей день впечатляет любопытных туристов своими громадными размерами, выполз недовольный дракон с четырьмя головами. От злости он постукивал толстыми пальцами, и длинные когти разрезали каменные плиты, как горячий нож – масло. Новогодние фейерверки освещали небо. Разноцветные огни сопровождались грохотом и радостными криками. Веселятся – подумал дракон и, расправив крылья, оттолкнулся для полета над землей.

Париж утопал в праздничных красках. Опрятные домики сверкали гирляндами огней. Высокая пушистая ель вся в разноцветных шарах, бусах и блестящей мишуре. Кругом песни и пляски. Расписные карусели, деревянные лошадки, детский смех и хороводы. 

Покружил дракон над городом, приглядываясь в четыре пары глаз, и без особого труда отыскал в толпе самую очаровательную девушку. Это была принцесса: в голубом нарядном платье, расшитом серебряными нитями, и белой шубке с перламутровыми пуговицами. Ее звонкий голосок звенел колокольчиком, глаза горели новогодними фонариками. Она аппетитно ела пирог с яблоками. Засмотрелся дракон, как принцесса губы кончиком языка облизывает, и едва не забыл крыльями махать. На женские губки мог он смотреть часами, но не в ту ночь.

Вихрем пронесся дракон над площадью. Метко, но осторожно схватил принцессу одной лапой, и в мгновение ока слетела с ее головы драгоценная диадема и ударилась со звоном о лед. Принцесса кричала с просьбами о помощи, но испуганные горожане врассыпную кинулись кто куда. И только бедный булочник решился бросить вызов самому дракону.

– Положи, где взял! – обронил он, бесстрашно пустившись вдогонку.

Рассмеялась первая голова:

– А что ты мне сделаешь? Поколотишь?!

– Я на все готов!

Дракон сделал круг и опустился на самую высокую башню:

– Тогда удиви меня! Построй дворец, в котором могла бы жить даже королева! Если до рассвета не управишься – принцесса моя!

Вновь расправил дракон крылья и поднялся высоко в небо. Только тень на фоне луны и мелькнула.

Булочник опечалился. Как за ночь дворец построить?

Тем временем народ потихоньку начал выползать из своих укрытий и одна маленькая девочка предложила построить ледяной замок, в котором могла бы жить снежная королева. Других вариантов не было.

Всю ночь трудились парижане, не покладая рук: пилили громадные льдины, везли в город на санях  прямоугольные блоки, укладывали фундамент, возводили башни и стены. И к утру сказочный дворец заблистал в лучах солнца.

Дракон сдержал слово и вернулся.

Первая голова нахмурила брови сердито:

– Вижу, с первым заданием ты справился. Сверкает дворец, как хрустальный. 

Вторая голова влилась в разговор:

– Но этого мало! Принцесса – очень красивая, как весенние цветы в зеленой роще! Если хочешь снова увидеть ее, пусть до заката расцветет городской сад.

Опять загрустил несчастный булочник. Как зимой цветы заставить цвести?

Люди развели руками и пошли по домам, не зная как выполнить условие дракона. И только тайно влюбленный булочник не хотел сдаваться. Не мог он ни еде, ни о сне думать, зная, что принцесса находиться в лапах безжалостного чудовища. Сел он на заснеженную лавку в опустевшем сквере и горько заплакал, не стыдясь своих слез. А снег все сыпался, и морозы крепчали – весной и не пахло. И взмолился булочник всем святым, обещая накормить круассанами обездоленных, с просьбой одной единственной: пусть до заката городской сад расцветет.

Уже и не верил булочник в чудо, думал, что никогда уже не увидит принцессу, как вдруг с треском распустилась первая почка на инеем покрытом дереве. Выросли и раскрыли бутоны лилии, зажужжали пчелы, бабочки запорхали, запахло весной.

Обрадовался булочник и взглянул на солнце. Близился закат.

Не обманул дракон и на этот раз. Пролетел над городским садом и снова на башню опустился, сжимая в лапе принцессу.

Вторая голова, хитро глаза прищурила:

– Лилии, значит, нежданно-негаданно расцвели?! И как это понимать? Ты что магией балуешься? Маг-кудесник?

– Да ничем я не балуюсь, – робко ответил булочник, – я просто влюблен.

Рассмеялся дракон во все четыре рта.

– Влюблен, значит? – переспросила третья голова. – Тогда покажи, какой ты смелый!

Взлетел дракон и повернул к реке.

Местами льда и вовсе не было: на строительство дворца пошел, местами лед таять начал от прихода весны, а там, где лед еще крепкий был, дракон опускался, ломал его, потом  поднимался и снова ломал. Так вся река укрылась осколками. И на одну из льдин дракон бросил принцессу.

Вмиг намок подол праздничного платья. Принцесса присела, ужаснувшись. Дракон летал по кругу, а булочник смело скакал от одной льдине к другой, не думая об опасности. Река не стояла на месте, лед медленно таял, сады цвели.

Булочник добрался центра реки и протянул руку принцессе:

– Не бойтесь, ваше величество! Смотрите только на льдины. Мы выберемся на берег!

И взялись они за руки, и плечом к плечу преодолели все преграды!

Дракон сверху видел, как удачно все складывается у булочника, и не стал мешать.

Обрадовались горожане спасению принцессы. Ликовали, песни пели и в пляс пустились.

Четвертая голова дракона была самая мудрая.

Прежде чем скрыться за горизонтом, дракон обратился к людям:

– Эх, вы, человеки! Больше двух тысяч лет я веду счет дням, месяцам, годам, а вы все не меняетесь: все так же верите в любовь и совершаете безумные поступки! Будьте счастливы!

Праздник продолжился. Опять гремели фейерверки, сверкала елка разноцветными гирляндами, вокруг нее водили хороводы и загадывали новогодние желания. 

О чем мог мечтать булочник? О любви принцессы?! О том, как накормить круассанами всех  обездоленных?! – О своем желании он никому не рассказывал.

Принцесса знала о его любви, но избегала встреч. Наградила орденом за мужество, но даже «спасибо» не сказала. Не хотела думать о нем, но каждый день ела его тортики, печенюшки и кексы с джемом. А булочник каждый день вкладывал всю свою любовь в них. И в духовке вместе с тестом обжигал часть своей души.

Детская новогодняя легенда, 17.12.2013