После одной из поездок в США я, как всегда, написал отчет. Такие отчеты пишутся по стандартной схеме, в конце положено дать предложения, что ты считаешь нужным сделать. И я приписал — автоматом пишутся такие вещи, по схеме ученого воробья, что надо отметить Пила орденом «Дружбы народов» или почетной степенью Московского университета. Отчет этот я никуда не отправил, он лежал у меня на столе. Как-то ко мне зашел Игорь Соколов, работавший в международном отделе ЦК партии. Я рассказал ему о моей поездке, и он попросил у меня копию отчета. Больше об этом со мной никто не разговаривал. Но через некоторое время я обнаружил, что все позиции, которые я расписал в предложениях, были исполнены. Самое удивительное было, когда мне позвонил возмущенный проректор Московского университета и спросил: «Что это за Пил, которому мы по твоему представлению должны присудить почетную степень? Вышло решение секретариата ЦК! А ты даже не профессор МГУ. Как это ты повесил на нас это дело?»
Я ему все объяснил и степень присудили. Пил приехал, произнес речь, и ректор МГУ А. А. Логунов[117] торжественно вручил ему диплом. А потом мы совершили путешествие по России, поехали в Новосибирск, потом в Грузию.
Когда Пил стал стар, он хотел передать журнал своему сыну, но, увы, это был как раз тот случай, когда «на детях гениев природа отдыхает». Из затеи ничего не вышло, а журнал, как коммерчески успешный проект, купил немецкий издательский концерн Holtzbrinck. Редакция находится, как и раньше, в Нью-Йорке, на Мэдисон авеню, 415, на 14 этаже, там я неоднократно бывал. Помню, как-то мы с Пилом поднимались в редакцию на грузовом лифте, и там же два типа везли тележку, на которой был компьютер со всеми онёрами[118]: системный блок, дисплей, принтер. Пока мы ехали, они успели предложить нам все это за две тысячи долларов наличными.
Моя последняя встреча с Пилом состоялась в Нью-Йорке, и мы вместе были в Метрополитен-опера на премьере «Войны и мира». Этот замечательный спектакль поставил Андрон Кончаловский, дирижировал Гергиев, партии князя Андрея и Наташи исполняли Хворостовский и Нетребко…
«Scientific American» — это был совершенно замечательный журнал. Пил обладал уникальным чутьем, он ездил по разным странам, конференциям, заказывал статьи и создал, по существу, летопись современной науки, которая в тот период была необычайной. Теперь видно, какую эпоху пережила наука. Сейчас такого уже нет, общее состояние науки во всем мире изменилось. Все, что имеет начало, имеет и свой конец, сейчас уже совсем другая наука, коммерциализированная, с коротким горизонтом видения, мотивы стали другими.
В 90-е годы издательство «Мир» рухнуло, Карцев уехал в Америку, денег не стало. Забавная деталь: юрисконсультом этого издательства был Жириновский, и когда нужно было избирать нового директора, он предложил свою кандидатуру, но его дружно завалили, считали, что он несерьезный человек. Оказалось — серьезный!
«В мире науки» лет пять не издавался, а потом благодаря В. А. Зернову[119], ректору Российского нового университета журнал обрел вторую жизнь. Зернов когда-то работал у меня на кафедре, потом стал парторгом Физтеха, совершил некую карьеру по партийной линии, а в 90-х годах организовал РосНОУ и пригласил меня в качестве консультанта. А я тогда ходил по олигархам, искал деньги, чтобы восстановить издание, и нигде не мог их найти. Зернов помог это сделать, нашлась еще поддержка со стороны фирмы «Тарионет» и Валерия Германовича Костюнина, мы опять запустили журнал, и вот уже лет 10 он издается.
К сожалению, распространение и тираж научно-популярных журналов очень упали. Так, в прошлом тираж журнала «Наука и жизнь» был больше 3 млн, а стал — 40 000; «В мире науки» был 30 000, а стал — 12 000 экз. И это тогда, когда провозглашен приоритет научно-технического развития страны.
В заключение заметим, что то же происходит и на ТВ. Единственная передача о науке и обществе — «Очевидное — невероятное» выходит 2 раза в месяц по 26 минут, тогда как раньше она выходила еженедельно по 52 минуты.
Преодолевая барьеры
Пагуошское движение возникло как реакция ученых на опасность применения ядерного оружия.
Как только атомная бомба перестала быть тайной, ученые, принимавшие участие в ее создании, стали требовать международного контроля над ее использованием. Самыми активными из них были лауреат Нобелевской премии Фредерик Жолио-Кюри и известный английский философ лауреат Нобелевской премии по литературе лорд Бертран Рассел.