Мои воспоминания

– Всем ли вы довольны, господин профессор?

– Какое доволен, выше превосходительство, да здесь ни одного опыта показать не на чем, ни одного измерения произвести нельзя, приходится читать то, что немцы зовут Kreidephysik – меловую физику и только зря отнимать у слушателей время. Это не курс, а только одна видимость и отбывание номера.

Арсеньев обомлел, видимо, думая, что Краевич сошел с ума, если так говорит министру. Но Шестаков был умный человек:

– Что же вам, профессор, надо?

– Помещение, вот эту комнату и три с нею смежных, и денег.

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч единовременно и пять тысяч ежегодно, ваше превосходительство.

– Многовато, могу вам дать на этот год 30 000 единовременно и прикажу вносить в смету по пять тысяч, а дальше видно будет.

Таким образом, благодаря Краевичу Морская академия получила хороший физический кабинет.

На первом курсе 1888/89 г. Краевич читал нам термодинамику. В его лекциях не было того изящества математических выводов, как у Коркина, не было того изумительного умения пользоваться для наглядности геометрическими представлениями, как у Цингера, даже не было того умения производить опыты, каким отличался его ассистент А. И. Садовский, но от него мы услыхали впервые фразу геолога Гексли, сказанную Вильяму Томсону: «Математика, подобно жернову, перемалывает то, что под него засыпают, и как, засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так, исписав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок».

Вот на эту-то «засыпку» Краевич и обращал особенное внимание, критически разбирал всякое предположение, всякий опыт и выяснял, какие внесены предпосылки и допущения при истолковании результатов этого опыта. Это составляло редкую поучительность лекций Краевича, в особенности для техников, многие из которых полагают, что, чем вывод формулы сложнее, тем большего доверия она заслуживает, упуская часто из виду те грубые положения и допущения, которые формулой воспроизводятся, – из лебеды нельзя получить пшеничной муки, как ее ни перемалывать.

К сожалению, эти критические замечания Краевича многими слушателями, сравнительно мало подготовленными, опускались из виду. На экзаменах это часто вело к недоразумениям. Мне достался вопрос об абсолютной температуре. Я основал свой ответ на том пояснении, которое дает Гирн в своей теории теплоты, что коэффициент расширения α газа может иметь непостоянное значение, а переменное и что закон расширения газов отобразится гиперболической кривой, имеющей асимптоту, представляемую некоторым уравнением, и что доступная для наших опытов и наблюдений область лежит на этой прямолинейной асимптоте.

Краевич перебил меня словами:

– Мне стыдно вас экзаменовать – мы стоим на одной ступени развития, – и поставил 12.

И. А. Евневич был профессором Технологического института; в Морской академии он читал курсы: прикладной механики, теории упругости, общие для кораблестроительного и механического отдела, и отдельный специальный курс построения машин – для механиков; этот курс для корабельных инженеров был не обязательный.

Читал он превосходно, ясно, отчетливо, приводя иногда примеры из действительной практики. Он был туг на ухо, поэтому на экзаменах прикладывал руку к ушной раковине и подходил к слушателю вплотную, чтобы яснее расслышать ответ.

На этой почве произошел забавный инцидент с лейтенантом 3., окончившим курс кораблестроительного отдела в выпуске, предшествовавшем нашему поступлению.

Лейтенант 3. был на кораблестроительном отделе, поэтому построение машин было для него не обязательным. Едет он как-то в конке близ Лавры в конце Невского. Входит слушатель Морской академии.

– Вы куда?

– В академию, на экзамен у Евневича!

– Пока мы едем, расскажите мне, что там требуется.

Тот взял экзаменационную программу и рассказал ответ на каждый вопрос. Вызывает Евневич к доске 3., задает ему вопрос, прикладывает руку к уху и, слыша ответ, ушам своим не верит. Задает другой вопрос. То же самое.

– Довольно с вас, ваша фамилия?

Подходит к списку, чтобы выставить балл, и фамилии 3. не находит.

– Да вы какого отдела?

– Кораблестроительного.

– Так для вас построение машин не обязательно, вы напрасно пришли на экзамен.

Трудно было сказать, кто был больше сконфужен – добряк И. А. Евневич или бравый лейтенант 3.

Н. Ф. Лабзин, А. А. Грехнев и А. А. Экенберг. Лабзин читал механическую технологию дерева на первом курсе и металлов – на втором. Грехнев читал теорию корабля, Экенберг – проектирование судов. Первый предмет, читаемый Н. Ф. Лабзиным, – механическая технология дерева – был устарелый и к практике судостроения относился мало, второй предмет – технология металла – и еще того менее.

Лекции Грехнева и Экенберга требовали отчетливого знания математики и теоретической механики, которыми ни тот, ни другой профессор не обладали, и об их курсах можно лишь умолчать.