Мои воспоминания. Часть третья. Родина

Этот кусок жизни, трепещущий негодованием, можно сказать, облитый кровавыми слезами, был вместе с тем последней степенью художественной формы. Как эти люди, из деревни, которые дальше своей губернии вряд ли когда бывали, как могли они, попав в столицу, в кабинет министра, как могли они прочувствовать, объять и оценить эту обстановку и этих людей и так свои впечатления передать? Вижу, как они ехали, как извозчиков на вокзале наняли, как из-за угла Знаменской их обдало дробным «пуканьем» перестрелки, как приехали в министерство, дожидались и наконец вошли к нему. «Сидит это у стола, косматый, перед ним всё бумаги, а вокруг него всё телефоны — и направо телефон, и налево телефон, и под столом телефон. И он это трубку за трубкой берет и к уху прикладывает. Одну возьмет — нет, не та; другую возьмет — опять не та. „Что такое, говорит, все не та?“ Третью трубку — и опять не та. „Ну, говорит, нехай, пущай подождут“. А на вопросы наши все ничего. „Некогда, говорит, так занят, так занят…“ Да чем же, говорим, заняты, коли в наше дело не вникаете? Говорит, — всей Россией занят, а не то что ваше дело. „А мы-то, говорим, не Россия разве?“ Ведь встал, прощаться стал, ей-Богу! А мы как обступим, да за грудки его держим, ну, он тут сказал, что даст распоряжение. А даст ли, да какое, кто его знает?..

Так хлестала народная мудрость этих проходимцев, мявших в руки народные судьбы. Они вышли из министерства, побежали на вокзал, уже не по Невскому, а „проулками“, Чернышевским мостом; добежали, едва-едва поспели. Пробирались по вокзалу, мешков навалено, людей видимо-невидимо. Наконец в вагон вскочили, сели, перекреститься не успели, как тронулся поезд… То, что я передаю, есть лишь жалкое приближение, но когда я у нас в союзе на общем собрании это рассказал — народу в зале судебных заседаний было много, — нарастал и разразился такой неудержимый смех, что я был вынужден для перехода к существу доклада сказать: „Да, господа, все это было бы смешно, когда бы не было так грустно“.

В то время возникла в Борисоглебске маленькая газетка (не помню, как называлась); в этой газетке я писал по вопросам современности, обыкновенно в разговорной форме и стараясь переводить серьезные общественно-экономические вопросы на почву домашне-обывательских интересов. Дорого бы дал, чтобы иметь сейчас под рукой эти мои статьи: в них жизнь момента сказывается с большей яркостью, чем та, на какую способна моя память… Бывали рассказы и юмористические. Один из них был построен на том, что мне передала Элеонора Осиповна Гусева. Назывался рассказ „Булка“.

„Софья Васильевна сидела за самоваром и шитым полотенцем обтирала ложку.

Против нее, едва видный из-за стола, сидел ее восьмилетний крестник Ванька, деревенский мальчишка. Уже с пятилетнего возраста он приходил по праздникам из деревни с „поздравлением“. До переворота мать говорила ему: „Ну, Ванятка, ступай завтра к крестной барыне“. После переворота она стала говорить: „Ступай, Ванятка, завтра к этой самой крестной“…

— Что же ты не в том пальтишке пришел, что я тебе подарила?

— А мать яо прадала.

— Вот как. А она мне говорила, что так тебе пальтишко нужно.

— На што оно мне, когда у меня свое было. А мать яо прадала, семь с полтиной взяла.

Он, чуть не лежа на столе, дул в блюдечко и, длинным взглядом скользя по клеенчатой скатерти, смотрел на „эту самую крестную“.

— Ну, что у вас на деревне нового?

— Новава ничао, а только скоро будем их бить.

— Кого это?

— А буржуев.

— За что же их бить-то?

— А за то, что буржуи.

Он усиленно жевал вкусную булку, и трудно было даже отличить, что было ему вкуснее, — булка или слово „буржуй“.

— Как же вы их будете бить?

— А из ревальверта. А когда не довольно, тогда еще и спинжалом его.

Он поставил сухое блюдечко и пальцем провел под мокрым носом.

…В ту ночь Софья Васильевна видела во сне, что, кушая булку, она накололась на кинжал…“

Большего не помню. Помню лишь, что в словах мальчика слово „буржуй“ проходило во всех падежах. Рассказ этот, как сказал, списан с натуры. Он рисует атмосферу и разговоры, среди которых росли тогда крестьянские дети…