Наша политическая и духовная незрелость в сочетании с безработицей, не позволившая нам распознать пустоту новомодных лозунгов и невыполнимость посулов и обещаний, – вот причина наших бед и несчастий, прежних и нынешних. Я не переставал надеяться, что немецкий народ в конце концов все-таки постигнет суровую правду сложившейся ситуации. Но я заблуждался. С усилением внутриполитической борьбы, с дальнейшим социальным расслоением немецкого общества и углублением пропасти между городом и деревней, все чаще конкретное дело подменялось словесной трескотней, громкими призывами и преступной ложью. Вскоре собственные партийные цели сделались важнее благополучия отчизны. Большинство представителей многочисленной буржуазии пошли своими путями и в страхе держались в стороне. У них тоже отсутствовало чувство личной ответственности за судьбу своей родины. Буржуазия не задумывалась над тем, какой огромный ущерб она наносит своей стране и самой себе, безучастно взирая на разнузданное и беспринципное поведение отдельных слоев немецкого населения и на подрывную деятельность Независимой социал-демократической партии. К великому сожалению, обычно трезвомыслящие немцы под влиянием временных невзгод безропотно позволили вскружить себе голову и отказались от того, ради чего до тех пор они жили и трудились. Поэтому-то буржуазия в равной степени виновата в постигшем наше отечество несчастье.
Наши канцлеры военного периода не сделали ничего для предотвращения ущерба и просвещения нации. Они не продемонстрировали никакой творческой мысли, не сплотили народ и не повели его к желанной цели, как это сделали великие диктаторы Клемансо, Ллойд Джордж и Вильсон. Усилия ОКХ в данном направлении с использованием занятий по патриотическому воспитанию и возможностей нашей зарубежной пропаганды были просто каплей в море фактических потребностей. Сознание и души немецкого народа оказались буквально без руля и ветрил перед обрушившимся на него ураганом разнообразных впечатлений. Сбитые с толку и ослепленные подстрекательскими речами, немцы погнались за несбыточной мечтой. А потому они приняли сторону тех, кто в силу собственного заблуждения или преступного умысла поманил их обещаниями исполнить давние страстные желания, и не стали слушать государственных мужей, которые, разглядев истинную подоплеку опасных затей и движимые любовью к земле отцов, постоянно призывали народ напрячь все силы во имя будущего Германии. И подумать только! Именно этих достойных государственных мужей заклеймили как «поджигателей войны», хотя они всеми фибрами души стремились к скорейшему прекращению кровопролития.
В августе 1914 г. вся немецкая пресса дружно и горячо отстаивала необходимость оборонительной войны и, обосновывая свою позицию, использовала прекрасные слова. К сожалению, позднее часть журналистов изменила свои взгляды. Они не желали понять, что и нашу оборонительную войну можно закончить только одолев противника на поле брани, а не за столом переговоров, если мы не хотим стать жертвой унизительных условий капитуляции. Как у правительства и населения, у этой части прессы идея примирения отодвинула на задний план всякую мысль о победе над врагом, требующей огромного напряжения сил всего немецкого общества, и без того переживавшего великие тяготы. Многие известные печатные органы превратились в глашатаев нового, основанного на взаимопонимании наций, миропорядка. Они резко критиковали прежде всего тех, кто не верил в миролюбие противника, ежедневно видел его стремление любыми средствами ослабить Германию, кто поэтому считал необходимым сохранять меч острым, а руку, его держащую, сильной. Часть массовых печатных изданий внушала и еще одну точку зрения: мол, разрешить вооруженный конфликт чисто военным путем, т. е. только уповая на оружие, невозможно. А раз так, то зачем сражаться, если без этого можно одержать верх или отвести угрозу поражения? Неужели эти господа не могли понять, как должен чувствовать себя солдат, вдали от родины, семьи и хорошего заработка постоянно подвергающий себя опасности, когда ему нашептывали, что все его страдания бесполезны и напрасны? Выдумывались разные теории, будто бы способные осчастливить человечество, грезилось о далеком будущем. При этом забывали о трудном настоящем и не думали о мучительных переживаниях солдата, идущего на смерть.
Под впечатлением от увиденного и услышанного я в декабре 1916 г. обратился к рейхсканцлеру с предложением: учредить при имперской канцелярии специальную должность для унифицированного руководства прессой по всем вопросам. Как мне представлялось, рейхсканцлер назначает подчиненное лично ему ответственное лицо, наделенное обширными полномочиями, для направления деятельности гражданских печатных органов в тесном взаимодействии с пресс-службами военного министерства, адмиралтейства и министерства иностранных дел. Рейхсканцлер фон Бетман-Гольвег мое предложение отклонил.