Мои воспоминания о войне. Первая мировая война в записках германского полководца. 1914-1918

Рейхсканцлер фон Бетман и граф Чернин находились под сильным впечатлением от русской революции. Оба опасались, что нечто подобное может произойти и в их странах, и, принимая важные решения, постоянно думали об этом. Им следовало крепить силу духа народа, как мы укрепляли боеспособность войск в ходе ожесточенных схваток с врагом. Но их политика сводилась к неизменным уступкам внутреннему давлению; они перестали руководить народом. Оба государственных деятеля не заметили, какой непоправимый вред они нанесли своим поведением объединительным усилиям двух стран, а значит, и всей военной кампании. Оказавшись волею судьбы в чрезвычайно ответственный момент во главе своих народов, оба они не проявили волевых качеств, соответствовавших серьезности обстоятельств. Нужно было вести тяжелые бои и на внутреннем фронте. Графу Чернину приходилось труднее, имея дело со смешением многих наций. Господину фон Бетману было легче, необходимо было лишь поступать так, как того требовали характер войны и наше положение, учитывая стремление врагов уничтожить Германию. Ему следовало не заигрывать с практически недостижимой идеей примирения путем переговоров, а сплачивать народ, указать ему цели и задачи и дать войскам все, что мы просили. Нужно было вновь и вновь доходчиво разъяснять немцам, за что они сражаются, и раскрывать суть истинных намерений противника. И подавляющее большинство немцев опять, как и в 1914 г., пошло бы за ним. Но не желающих слушать дельные советы хватало во все времена.

В первых числах апреля 1917 г. германского кайзера посетил в Хомбурге император Карл в сопровождении графа Чернина и генерала фон Арца. Туда же вызвали рейхсканцлера, генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга и меня.

Пока их величества и главы правительств совещались, мы, т. е. генерал фон Арц, генерал-фельдмаршал фон Гинденбург и я, обсуждали сложившуюся военную обстановку и пришли в итоге к выводу: положение серьезное, но вовсе не безнадежное.

Генерал фон Арц поддержал это мнение и в отношении оборонительных рубежей, удерживаемых австрийскими войсками, но добавил, что из-за нехватки стратегического сырья и значительной убыли в живой силе армия двуединой монархии сможет воевать только до зимы. Вместе с тем никто из нас не сомневался в необходимости пока продолжать войну со всей энергией. Как сложится обстановка к зиме, предсказать было невозможно.

В полдень в 12.00 состоялись переговоры с участием рейхсканцлера, графа Чернина, генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга, генерала фон Арца и меня. Перед началом рейхсканцлер спросил меня, не считаю ли я, что настало время выступить с предложением о мире. Ответить я мог только так: Антанта уже приготовилась к решающей битве, а потому, на мой взгляд, сейчас для подобных инициатив с военной точки зрения момент неподходящий. Больше этот вопрос не затрагивался. Граф Чернин предложил для скорейшего достижения мира передать французам Эльзас-Лотарингию. Австро-Венгрия, мол, со своей стороны, согласится на присоединение Галиции к Польше и на объединение последней с Германией. На этом наш разговор прервался: рейхсканцлера и графа Чернина вызвали к обоим монархам.

За завтраком в частной беседе граф Чернин поделился со мной своими соображениями. У меня не было причин таиться, и я прямо высказал графу, что я думаю по поводу его предложений. Его польский проект показался мне весьма сомнительным: как отнесется к нему Польша? Как это отразится на наших восточных землях? Весь этот план удивил меня тем более, что польская политика Австро-Венгрии в Варшаве нисколько не учитывала интересы Германии. В этом проекте все было неопределенно, кроме передачи Эльзас-Лотарингии французам, о чем, по моему мнению, пока мы не побеждены, не могло быть и речи. Всякий народ, потерявший чувство самоуважения и собственного достоинства, непременно гибнет. Эльзас-Лотарингия – немецкая земля, и для нас дело чести защищать свои владения до последней капли крови; с этим были согласны все политические партии, за исключением независимых социал-демократов. Если бы какое-либо правительство и ОКХ проигнорировали это непреложное правило, то были бы сметены возмущенными народными массами. Уступка Эльзас-Лотарингии была бы недвусмысленным свидетельством нашей слабости, которое противоречило бы фактам. Антанта, безусловно, оценила бы подобные проекты как откровенное признание нашего военного поражения и непременно увеличила бы свои требования к ним.