Мои воспоминания. Под властью трех царей

Я относилась немного свысока к этим ребячествам, но они доказывают, что мы были еще очень юны. Окончив лечение, мы уехали с отцом в Ремплин, где нас ожидала мам'a. Это прекрасное имение было недавно приобретено великой княгиней, и дворец, очень обширный, не был еще вполне закончен. Готовы были обе боковые части дома, очень роскошно и с большим вкусом отделанные; середина же еще ждала своей перестройки. Украшение парка составляли длинные аллеи высоких ясеней, которые, соединяясь верхушками, образовывали подобие сводов готической церкви. Великая княгиня вышла к нам навстречу и радушно и мило приняла нас. Мы так сошлись с нею за последнюю зиму, что мне доставило сердечное удовольствие видеть ее счастливой своей новой материнской радостью. Она повела нас к великой княгине Елене Павловне, которая была по-прежнему добра и ласкова со мной, заставляя, как она умела это делать, обнаруживать способность к разговору. До нашего приезда замок был переполнен съехавшимися гостями, но теперь они почти все разъехались. Елена Павловна также скоро уехала со своей обширной свитой, оставив в Ремплине пожилую свою фрейлину княжну Львову, исполняющую при ней должность гофмейстерины (впоследствии она была пожалована камер-фрейлиной), и m-lle Stube, только что поступившую новую певицу. Это была особа с большим артистическим талантом, независимыми манерами, которые трудно укладывались в рамки придворных обычаев. Княжна Львова, которой поручено было воспитание ее, в этом отношении употребляла много такта, доброты и терпения, чтобы обуздать это дикое дитя богемы, и не всегда успевала в этом. Аристократию таланта она ставила выше всех прочих и возмущалась, когда после обеда, на который она не была звана, ее приглашали петь, не соображаясь с ее настроением. Свита великой княгини Елены Павловны была так многочисленна, что только часть ее (фрейлины и первые чины) нашли себе место в переполненном дворце. Остальные помещались в соседнем городе Мальхине и приезжали по приглашениям. M-lle Stube имела большой успех. Высокого роста, решительная, одетая немного по-мужски, красивая, оригинальная и властная, она привлекала к себе внимание мужчин. Гофмейстер великой княгини Александр Аггеевич Абаза не избег общей участи и вместе с графом Мальцаном ухаживал за ней. Так как она всегда жаловалась на неудобство приезжать и уезжать вечером по пустынной дороге между Мальхином и Ремплином, прибавляя при этом, что это даже опасно ввиду могущих встретиться разбойников, они условились сыграть роль этих фантастических разбойников, чтобы попугать m-lle Stube и певшую с ней другую певицу контральто m-lle Зубинскую. Действительно, переодевшись, они ушли ночью ранее конца собрания во дворце и сели в засаду по дороге в Мальхину. Когда появилась карета с дамами, они напали на нее, прекрасно разыграли свою роль. Те не на шутку испугались. M-lle Stube уже хотела отдать им в виде выкупа свои золотые украшения, но великодушные бриганты436 отпустили их без выкупа. На другой день они патетически рассказывали о своем приключении, которому страх придал еще большие размеры, и только через несколько дней узнали, что были жертвой мистификации. Тогда они рассердились и, зная, что Абаза и Мальцан не любят раннего вставания, устроили под их окнами раздирающую уши ужасную Catzenmusik437. Это была их месть. Трудно себе представить важного сибарита Александра Аггеевича в роли опереточного разбойника. Этот маленький эпизод был прелюдией к более серьезному ухаживанию, которое завершилось два года спустя женитьбой его на Юлии Федоровне, ныне уже вдове его438. В Ремплине мы застали еще священника Ивана Леонтьевича Янышева, приехавшего из Висбадена несколько времени тому назад для освящения домовой церкви, сооруженной великой княгиней во дворце439. Он был молод тогда, полон энергии и преисполнен своего священного призвания, природный ум его развился в обществе ученых богословов Германии. Мы провели с ним несколько дней до его отъезда. Для меня эти дни остались незабываемыми. По-видимому, он также вынес об этом времени хорошее воспоминание, так как нередко упоминает мне теперь о них при наших частых встречах в большом дворце. Я с ним много беседовала. Моя бедная душа нуждалась в словах подкрепления, и я их получала в его спокойной, проникнутой верой речи. В одном из моих стихотворений: «A une jeune fille»440, – я о нем думала, когда писала:

Aime un grave discours qui s`eme en qui l’'ecoute,
La soif d’^etre meilleur,
Qui tel qu’une eau puissante infiltre goutte `a goutte
Sa vie en notre coeur441

.