Мой враг — королева

— Все это было так романтично. Как, впрочем, и все, связанное с Робом. Он подружился со стражником — тот обожал его. Роберта любят все, даже дети. Тот стражник носил ему цветы, и Роберт посылал их мне… через мальчишку… а в цветах однажды была записка. Так я узнала, что он в Тауэре и где он заключен. Он всегда был смел до безрассудства. И он верил в победу и освобождение — это качество объединяет нас обоих. Когда мне разрешили прогулки в пределах Тауэра, я прошла мимо его камеры. И тюремщики побоялись быть грубыми со мной: мудрые люди. Они знали, может наступить день, и я припомню это. И я припомнила бы. Но я нашла камеру в башне, где содержался Роберт, и он выглянул через решетку… Это свидание скрасило наши дни в Тауэре.

Когда она начинала говорить о Роберте, она уже не могла остановиться.

— Первой он посетил меня, Леттис, — продолжала она, — и это было сделано правильно. Королева, моя сестра, была при смерти. Бедная Мария, мое сердце стремилось тогда к ней. Я была всегда преданной и верной ее подданной — так должны поступать добродетельные подданные по отношению к суверену. Но люди устали от злодеяний, вершившихся за время ее правления. Они желали положить конец религиозным гонениям. Они желали видеть королеву-протестантку.

Ее взгляд заволокло туманом. Я думала про себя, да, моя Королева, люди этого желали. Но, если бы они желали видеть на троне королеву-католичку, уступила ли бы Ты их желаниям? У меня не было сомнений в ответе на этот вопрос. Религия имела мало отношения к душе Елизаветы и, возможно, это было хорошо: предыдущая королева была столь углублена в свои религиозные чувства, что это погубило ее доброе имя, и люди радовались ее смерти.

— Королева должна слушаться воли народа, — сказала Елизавета. — Благодарение Богу, это правда, которую я постигла. Когда моя сестра была при смерти, дорога на Хэтфилд была запружена народом, который шел приветствовать меня — меня, чье имя незадолго перед этим вряд ли кто осмелился бы упомянуть. Но Роберт всегда верил в меня и приветствовал меня, и это было знаменательно, что он первым вышел встретить меня. Он стоял передо мной, только что приехавший из Франции. Он говорил, что пришел бы навестить меня ранее, но мог тем самым подставить меня под угрозу. Он принес с собой золото… в знак того, что, если бы пришлось защищать меня, он поставил бы на карту деньги… состояние… и он сделал бы это.

— Его верность Вам делает ему честь, — сказала я и едва слышно прибавила: — и пошла ему во благо… ведь он — Придворный Конюх Вашего Величества, не меньше.

— У него любовь к лошадям, Леттис. Он умеет с ними обращаться.

— И с женщинами, Ваше Величество.

Но я зашла слишком далеко. Как только я почувствовала это, холодок пробежал у меня по спине.

— Отчего ты говоришь это? — потребовала она ответа.

— Оттого, что мужчина такого превосходного телосложения и такого же превосходного содержания, Мадам, должен очаровывать любое существо женского рода, будь оно на двух или четырех ногах.

Она была подозрительна, хотя в тот раз она пропустила это дерзкое замечание мимо ушей; в следующий раз она дала мне пощечину, и не слишком мягкую, мотивировав это тем, что я неловко подала ей одно из платьев.

Мне-то было прекрасно известно, что это не из-за платья, а из-за Роберта Дадли. Эти нежные, превосходной формы ручки могли наносить ощутимые удары, в особенности, когда какое-нибудь украшенное бриллиантами кольцо впивалось в кожу. Уместное напоминание о том, что недальновидно говорить неприятности королеве.

Я заметила также, как в дальнейшем, когда мы с Робертом бывали возле нее вместе, она пристально наблюдала за нами. Но мы не смотрели друг на друга, и, полагаю, она была удовлетворена.

Роберт в те дни совершенно не обращал на меня внимания. Он стремился достичь одной цели, и ничто не могло заставить его отступиться от нее: намерение жениться на королеве занимало тогда все его внимание.

Я не часто задумывалась над тем, что должна думать и ощущать его бедная жена, сосланная в поместье, и как он относится к слухам. Тот факт, что он никогда не брал ее на приемы и ко двору, должен был вызвать в ней подозрения. Я думала о том, что за забава была бы, если бы ей показать его отношения с королевой. Я представляла себе, как я навещаю леди Эми и предлагаю ей сопроводить меня ко двору. Более всего мне доставляла удовольствие фантазия, как я стану представлять ее королеве:

— Ваше Величество, разрешите представить Вам моего хорошего друга — леди Дадли. Вы оказываете столь большое благоволение милорду, что, проезжая поместье Камнор Плэйс и встретив миледи, я исполнилась уверенности, что вы пожелаете доставить лорду Роберту удовольствие находиться в компании его жены.

Этим самым я доставляла себе удовольствие и пошалить, и отплатить королеве за то, что я, Леттис Ноллис, гораздо более красивая женщина, чем она, Елизавета Тюдор, была проигнорирована. И все это потому лишь, что она была на троне, а я была никто — для него, самого красивого мужчины двора.