То, что происходило с ним, было удивительно и невероятно странно. Конечно, к этому надо было привыкнуть, научиться пользоваться и контролировать, но уже сейчас он мог заранее просчитать каждое движение любого из присутствующих в этой комнате. Он мог легко отшвырнуть за диван Егора, прежде чем тот успеет хотя бы замахнуться в ответ и выбросить в окно дядю Бориса вместе с его резным стулом, мог одним взмахом руки засыпать Зою остатками больше ни на что не годных золотистых сосулек и ещё раз отфутболить чёртового Тима, проломив его головой стену гостиной. Ему было под силу провернуть всё это за считанные секунды, потому что он был сильнее и быстрее всех своих врагов. Он чувствовал их эмоции, кипящие как масло на раскалённой сковороде, и, осознавая, что изменился, так же понимал, что опять стал самим собой.
Воспоминания больше не были обрывочными и нечёткими. Он всё отлично помнил. И события последних дней, и лица друзей, угодивших в ловушку коварных и подлых тварей. Сонный Дудка, испуганная Таня, глупо моргающий Скачков и он сам — в бесстыжих лапах Тима, на постели, придавленный обнажённой тушей лешего, на ковре у его ног…
Мишка посмотрел на свою ладонь, где золотистый свет по-прежнему сиял сквозь полоски порезов, а потом опять глянул на леших. Криво усмехнувшись, он произнёс, сам не узнавая свой охрипший голос:
— Кажется, вам попалась бракованная игрушка.