Мой враг, моя любимая

Ему уже было все равно, кто ее отец. В тот момент — их прошлое перестало существовать. Только резкие, жесткие движения в девушке, которая казалась ему неповторимой. Только ее ответные порывы. Ее желание. Ее спазм в сопровождении отчаянных всхлипываний. Кира хваталась скованными руками за воздух, как будто это могло помочь ей удержаться на краю. До боли в глазах Ивар вглядывался в малейшие изменения в ее лице, получая удовольствие от зрелища.

Его самого срывало в пропасть все сильнее. Движение… еще движение… еще на секунду продлить изумительный вид, как Кира облизывает пересохшие губы. Ее уже отпускает, а вот его… она приподнимает веки… он уже видит лихорадочный блеск ее глаз… сейчас их взгляды встретятся…

Все. Его выгнуло, заставив откинуть голову до боли в позвоночнике. И он все еще внутри. Тесно сжат и обездвижен.

Как теперь ему отдать ее кому-то? Ивар не мог вспомнить, кому должен отдать свою охотницу, но мысль почему-то не давала покоя. Он сполз на постель рядом с Кирой. Почувствовал, как она поворачивается на бок и закидывает на него ногу. И провалился в глубокий сон. Девчонка выжала из него все силы, до самой последней капли.

Но смутное беспокойство никуда не делось, и среди ночи Ивар проснулся, опять напряженный и изнывающий без Киры. С облегчением он разглядел в полутьме очертания ее обнаженного тела. Коснулся рукой груди. Девчонка сонно пошевелилась, промычала что-то, повернулась на спину. И снова он оказался сверху, жадно и эгоистично проник в податливое тело, отказавшись от прелюдии. На этот раз она сама потянулась, нашла его губы, начала целовать и шептать что-то нежное и неразборчивое. Они прижались друг к другу, медленно покачиваясь в одном ритме, как будто могли делать это часами.

Под утро все повторилось.

11

Это было больно.

Осознать, что по возращении мне придется врать в глаза родным — больно. Я лежала в постели, развороченной Иваром, пропитанной его запахом, его потом, его семенем, смотрела в потолок и прокручивала в голове воображаемый диалог с отцом.

«Он не трогал тебя, малышка?»

«Нет».

Ложь.

Он трогал меня. На моем теле не осталось места, не отмеченного руками или губами Ивара. Он наставил тысячи невидимых отметин на моей коже, и все они горели каждый раз, как я вспоминала о нем.

«Не переживай. Скоро ты забудешь те дни, которые провела в плену этого грязного лекхе».

«Конечно».

Ложь.

Я никогда не забуду своего первого мужчину.

«Хорошо, что он не воспользовался твоей беззащитностью».

«Да».

Ложь.

Он воспользовался мной. Несколько раз подряд. Я не представляла раньше, что можно проснуться от того, что внутрь толкается горячий, полный желания мужчина. И что это настолько возбуждает.

«Тебе повезло. Могло быть и хуже».

«Я согласна».

А вот это правда. Могло быть и хуже. Вот только лучше… быть не могло.

И от этого мне тоже становилось больно.

Ивар снова исчез с наступлением утра и не приехал даже на следующий день. И через два дня после своего неожиданного визита не появился.

Мила распекала меня на чем свет стоит и за порванную одежду, и за беспорядок в комнате, но, увидев, что я молчу и не отвечаю, затихла. Улучив момент на кухне, когда я спустилась попить воды, Мила перестала помешивать в круглобокой кастрюльке кашу для сына, присела за стол напротив меня и вздохнула.

— Ты не должна позволять Ивару так обращаться с собой.

Я промолчала. Как можно ему что-то не позволить? Когда он врывался в комнату, заполняя собой все пространство и не оставляя мне шанса на побег? Даже несмотря на всю ненависть к лекхе, мне не удавалось противостоять его прикосновениям. Когда он говорил, что опасен для меня, я и представить не могла, что это означает на самом деле. Думала, что Ивар опасен с точки зрения его дикой силы. Но все оказалось иначе.

— Что? — грубовато бросила Мила. — Думаешь, я по-женски не понимаю, что с тобой происходит? Ивар всю жизнь прожил среди таких, как ты. Пусть он считает себя одним из нас, но сам больше относится к твоему виду, чем ты думаешь, охотница. Твои сородичи научили его брать то, что хочется. Ведь так поступаете вы? Берете и не спрашиваете чужого мнения. Он относится к тебе, как люди относятся к лекхе.

В ее голосе звучала обида, и я поняла, почему Мила вдруг стала сочувствовать мне, хотя прежде только фыркала и показывала, как ненавидит. В чем-то она посчитала наши жизненные ситуации схожими, и это странным образом смягчило ее.

— Я пырнула его ножом, — произнесла я, сама не зная, зачем так откровенничаю.

У Милы вытянулось лицо, и она несколько раз моргнула. Потом вдруг прыснула, а затем рассмеялась в полный голос.

— Серьезно? Прямо проткнула?

— Ты же видела кровь на полу, — пожала я плечами.

— Я думала, это твоя… — она вновь стала серьезной. — А что он?

— Разозлился.

— Разозлился так, чтобы хорошенько вмазать тебе в ответ, или так, чтобы… — Мила вгляделась в мое лицо и закончила: — Все понятно, можешь не отвечать.

Она встала и подошла к плите, чтобы помешать кашу, которая начала пригорать.