Мой встречный ветер

На самом деле, я так довольно много рецептов освоила. Причем большинство – за единственный пока что учебный год в институте. Сейчас новый рецепт осваивать не хочется. Как-никак, завтра экзамен. Несолидно. Но можно приготовить простецкое что-нибудь, из знакомого…

Оладьи, например. Их я еще пять лет назад научилась делать. Раньше так было, да и по сей день родители занимаются работой, у них нет времени, чтобы часто баловать нас разными вкусностями. А братец уже слишком взрослый, чтобы обслуживать себя самостоятельно. Нашлась сестрица. Наверное, удобно, когда у тебя есть сестра, пусть даже и младшая.

Захватив телефон, я дошла до кухни на цыпочках, будто боялась кого-то разбудить. И включила текст по новой.

«Надо признать, что…». Пока понятно. Все, кроме слов, которые последовали после «что».

Ингредиенты стояли там, где я в прошлый раз их оставила – искать не пришлось. В этом доме я готовлю немного чаще всех остальных.

А за окном лютует нешуточный ветер, больше подходящий началу непослушного мая, чем концу июня. Под окном растет сирень, и ветки ее, с которых уже осыпались нежные сиреневые цветки, под ветром гнутся, но никак не желают сломаться.

Интересно, а каково это…

Опять отвлекаюсь.

Хотя строчки получились бы неплохие.

«По мнению некоторых экспертов…»

Вводные конструкции я, может, и узнаю. Потому что самой приходится их произносить, – когда пропускаешь слово через себя, оно сразу же становится роднее, обретает форму, цвет, запах. С остальным сложнее.

Яйца. Мука. Кефир. Сода-сахар.

Масло затрещало на сковородке, заглушая диктора, не дало ему спокойно дочитать текст. Зато надо мной тем самым прекратило издевательство.

На треск в кухне появился, точно призрак, братец. Сразу через мгновение после того, как аудиотекст завершился. Это хорошо. Иначе начал бы смеяться.

Сегодня брат дома. Как был вчера, а еще будет завтра, послезавтра и особенно в те дни, когда дома ему лучше не быть. Зато в моменты, когда он очень сильно нужен, например, чтобы разбудить меня, братец обязательно куда-нибудь уходит.

Начал он, конечно, с больного.

– Готовишься к завтрашнему инглишу, Ника? Или готовишь? А что готовишь?

В отношении всех неприятностей моей жизни он до ужаса злопамятный. Свои же забывает мгновенно, в худшем случае – на следующее утро.

Подошел едва ли не вплотную – а братец меня, как-то так по-дурацки получилось, выше на тридцать два сантиметра. Посмотрел сначала на сковородку, потом в кастрюльку с тестом. И угадал безошибочно:

– Ага, оладушки. Как раз задумывался о полднике…

– Какой тебе полдник? Ты проснулся два часа назад.

Илья посмотрел на меня так, будто нас разделяли не только тридцать два сантиметра роста и шестнадцать месяцев жизни, но еще и огромная пропасть величиной в мою великую глупость и его несомненную мудрость.

– Скажи, когда ставить чайник.

И развалился на кухонном стуле, опираясь локтями на его спинку.

Вот такой у меня братец.

Абсолютный дурачок, который в феврале разменял третий десяток. Непризнанный гений. Совсем никем не признанный. Будущий великий математик. Спасибо, что не физик, иначе обязательно взорвал бы полгорода в ходе какого-нибудь эксперимента. С ним порой случаются вспышки излишнего энтузиазма.

Но мысли в его голове иногда проскальзывают дельные – что таить?..

Иногда, но точно не в этот день, ставший предвестником нашей истории.

Я перевернула первую партию оладий. И заметила, на мгновение взглянув в окно:

– Илья, как думаешь… Каково это – мчаться вперед, чувствуя лишь ветер?.. Ну, знаешь… Позабыть все обыденное – не считая, может быть, только правил дорожного движения? И ветер – он как будто проходит насквозь даже в том месте, где должно быть сердце.

– Понятия не имею, – отозвался Илья. – Чайник ставить уже можно?

– Все же подумай.

– Подумаю. Зачем тебе?

– За надом.

– Ника, зато сразу видно, кто из нас двоих только что закончил детский сад… Еще б напомнила, что с носом любопытных Варвар случается. Скажи лучше, что насчет чайника, если не хочешь делиться со мной своими великими секретами, – и он зевнул. – И вообще. Почему именно сердце? А как же желудок? Или печень?

– А ты только и думаешь, что о желудке и печени.

Я решила, что настало чудесное время на него обидеться. Хотя давным-давно, еще в детстве, поняла, что ни к какому положительному результату эти обиды не приводят. Если Илья и знает, что такое совесть, то о ее муках в лучшем случае только слышал краем уха. Было время, когда я усердно пыталась его пристыдить, но так ни разу и не добилась своей цели.

Тем не менее, прямо сейчас разговаривать с Ильей я перестала.