Мой взгляд на будущее мира

ЛКЮ: Думаю, что это вряд ли получится. Разделение слишком глубоко, у каждой европейской нации своя история, каждая гордится своей культурой, литературой, языком. Предположим, европейцы скажут: «Хорошо, давайте забудем про Руссо и все эти великие идеи либерального общества и станем единым европейским народом». Первое, что им нужно сделать, — это ввести общий язык. Естественный выбор падает на английский. Таким образом, французы, немцы и чехи внутри своих стран будут говорить на своих языках, а между собой общаться по-английски. Общий язык медленно, но верно будет способствовать сплочению европейских наций. Однако французы никогда на это не согласятся. Каждая европейская нация считает свой язык и свою литературу неприкосновенными. В отличие от них, прибывшие в Америку мигранты были готовы отказаться от своей национальной культуры и литературы и создали новую американскую литературу на английском языке, со своими великими писателями и мыслителями. Другими словами, Европа находится в оковах собственного прошлого, своей истории.

ГШ: Да, Европа держится за свою историю, но я не так пессимистичен по этому поводу, как ты. Еще во время Второй мировой войны я пришел к убеждению, что европейцы должны сплотиться и стать единым целым. Конечно, на тот момент это было романтическое видение. Но я тогда был очень молод, мне было всего 26 лет. Потом я познакомился с трудами Жана Монне, который очень убедительно объяснил, как можно прийти к интеграции постепенно, шаг за шагом. Нельзя достичь жизнеспособной интеграции одним махом. Я верил в поэтапный подход вплоть до 1989–1990 гг., когда рухнул железный занавес, и в Европе начались стремительные перемены. Неожиданно каждый, кто хотел, получил возможность присоединиться к Европейскому Союзу.

ЛКЮ: Это было большой ошибкой.

ГШ: Согласен.

ЛКЮ: Нужно было сохранить ядро Европы.

ГШ: Да, это было ошибкой, но мы не могли им сказать: «Это хорошо, что теперь вы свободны, но мы не хотим объединяться с вами».

ЛКЮ: Но вы могли сказать: «Подождите. Станьте ассоциированными членами, а дальше посмотрим. Нам нужно консолидировать ядро».

ГШ: Возможно. Когда Жан Монне начал процесс евроинтеграции, нас было всего шесть стран: Франция, Италия, Германия, Бельгия, Нидерланды и маленький Люксембург.

ЛКЮ: Эта система была жизнеспособной.

ГШ: Да, но даже при этом мы сталкивались с большими трудностями. Например, в середине 1960-х гг. де Голль на какое-то время запретил своим министрам участвовать в заседаниях Совета, проводя так называемую политику пустого кресла. Но мы преодолели эти трудности и оставались вместе — шесть стран — в течение 20 лет, с 1952 г. до начала 1970-х гг. Британцы пытались к нам присоединиться, но де Голль сказал: «Нет», и все восприняли это нормально. Однако потом, в 1970-е гг., мы приняли три страны — Великобританию, Ирландию и Данию, не осознав, что истинный мотив британцев — просто поучаствовать в дележе пирога, а не печь его. В следующем десятилетии пришли Португалия, Испания и Греция. Эти страны самостоятельно победили фашистские диктатуры, и мы считали, что они должны быть вознаграждены за это членством в Европейском сообществе. Таким образом, на момент конференции в Маастрихте в начале 1990-х гг. нас было уже 12 стран. Это была управляемая система. Некоторые ошибки совершались, но в целом все работало. Однако главной ошибкой стало то, что на конференции в Маастрихте мы пригласили вступать в Союз всех желающих, и в результате в течение следующего десятилетия число членов выросло с 12 до 27 — более чем в два раза, что сделало систему совершенно неуправляемой. Многие видели в таком расширении Сюза только плюсы, потому что внутри него текли щедрые потоки денег, к которым они теперь получили доступ. Некоторые думали: «Наконец-то, впервые в истории, мы сможем играть значимую роль». Так все еще думают некоторые французы. И некоторые немцы тоже. Конечно, все еще остается надежда на то, что после 60 лет строительства Евросоюза мы в конце концов не потерпим неудачу. Но я в этом не так уж уверен.

ЛКЮ: Евросоюз стал слишком большим. Слишком большим и неоднородным.

ГШ: Да.

ЛКЮ: Входящие в него страны сильно отличаются друг от друга. Они находятся на разных стадиях экономического роста и имеют разные представления о будущем. Многие из них присоединились только лишь ради выгод, которые сулило им объединение с более сильными странами.

M: Но разве не будет справедливым сказать, что Евросоюз, при всех его ошибках и недостатках, с исторической точки зрения является настоящим чудом и значимым достижением и, таким образом, служит источником вдохновения для других регионов мира?

ЛКЮ: Нет, я не думаю, что Евросоюз служит источником вдохновения для остального мира. Я рассматриваю его как плохо продуманное предприятие, которое обречено на неудачу.

М: Значит, Азия не может использовать европейскую интеграцию как образец для подражания?