Мой взгляд на литературу

Я, однако, не касаясь имманентности произведений, хотел лишь подчеркнуть разные типы поэзии — той, которая довольно поздно добивается ВСЕОБЩЕГО признания, и той, которая «поражает» сразу, сразу захватывает, чтобы быстро «ссыхаться». Когда я учился в 47–48 годах, Галчинским болела почти вся студенческая молодежь, а теперь он из той среды почти полностью выветрился. Эти долгосрочные явления, — что один поэт «держится», его читают, а другой «выветривается», — недоступны аналитическим средствам критики. Но, несмотря на это, я думаю, стоит это констатировать. Пожалуй, то, что я пишу, совсем не противоречит вашим замечаниям, — об уважении, которым пользовался при жизни Лесьмян, так как у меня была речь прежде всего о размерах читательского резонанса. Но хочу подчеркнуть, что я готов защищать эти — я уже признался, что они рискованные — формулировки из моей книги вовсе не до упаду. Если бы в ней были ТОЛЬКО ЭТИ глупости и промахи, — такой диагноз необычайно радовал бы мое сердце!

Изредка добирающиеся до Кракова вести о вас, например, о ваших различных поговорках, иногда принимающие уже мифический характер, как далекое эхо, свидетельствующие о вашем существовании в нашем кошмарном литературном и нелитературном мирке, принадлежат к тем факторам, которые фармакопея называет прекрасным лаконичным словом roborantia[265]. Благодарю вас и за письмо, и за приглашение, и за эти отдаленные отзвуки — очень важные.

Со словами истинного глубокого уважения

Станислав Лем

Даниэлю Мрузу [266] Закопане, 12 июля 1971 года

Дорогой пан Даниэль,

это пишет Лем из Закопане, по поводу «Кибериады». До сих пор я вам не писал о том, чем будет дополнена эта книга, потому что сам не знал, что у меня напишется, а теперь уже знаю и поэтому могу вам пересказать содержание историй, к которым, я думаю, можно Придумать Забавные Рисунки.

Во двор Трурля, робота-конструктора, с неба упали три ледяных глыбы, в каждой Кто-то сидел, он отморозил этих Типов, отсюда возник «Рассказ Первого Размороженца, Второго и Третьего». Первым[267] была Машина-Преследовательница, которую некий Гроль приказал Коронным Оружейникам построить и отправить, чтобы она убила некоего Конструктора, который изобрел Идиотрон, или Быстромер, аппарат для измерения разумности. Машина эта немного паук, немного робот, немного скорпион, немного танк, немного удав, и ничего не умеет, только искать, выслеживать и преследовать, а в животе у нее Жало, или Динамит, и когда она настигнет преследуемого, то подорвет его вместе с собой. Однако за время долгого преследования все переменилось, и она уже не хотела Убивать, а преследовала По Привычке. Тем временем у того Конструктора, который годами убегал и скрывался от Нее, кто-то Голову Открутил и Украл (напоминаю, все они — роботы). Машина, узнав об этом, устремилась по следу Злодея, который Украл Голову, намереваясь таким образом из Палача преобразиться в Спасительницу и Освободительницу, хотя ее и пожирала неуверенность, сможет ли она фактически удержаться от Взрыва, когда найдет Голову, ведь запрограммирована она на Казнь, а не на Помощь. Гналась она за тем Злодеем с Головой по Скалам, Пропастям, Водопадам аж до Замка из больших Валунов, и ключевой момент такой. Ночь машина провела на Крыше Дома, сложенного из Валунов, в котором находился Злодей с Головой. Утром она как Паук спускается по стене, заглядывает в узенькое оконце в толстенной стене и видит, как Злодей (робот) разговаривает с Головой, которая стоит на перевернутой вверх дном на столе каменной чаше. Я думаю, что-нибудь в этом роде можно изобразить довольно мило. Это напомнило мне Ваш известный рисунок к «Превращению» Кафки, когда этот Замза уже стал Червяком[268], но моя Машина-Преследовательница должна быть более Жестокой и более Стальной с виду.