Мой взгляд на литературу

Что я могу Вам предложить? A) идиоматику современной стратегии, любовницы Пентагона (откуда пошло MOUSE — Minimal Orbital Satellite, Earth[285], всяческие Эниаки, Гениаки[286] etc.) — MIRVы (Multiple Independently Targeted Reentry Vehicle[287]), ICPM (это уже я: Intercontinental Philosophical Missile[288]); second strike capability[289] etc. Вы сведущи в этой прекрасной лексике? Она скрывает в себе великие гротескные возможности. B) Сленг, конечно. C) Кто-то, достаточно широко известный для читателей, но, как я уже говорил, не знаю, кто: какой-то исторический писатель, соотвествующий Дюма во Франции, Сенкевичу в Польше (но Дюма был намного беднее в языковом отношении). D) Кибернетическо-физическая лексика (ее можно разбивать, или освежать идиоматические слепки — feedback — feed him back[290] — не знаю в эту минуту, что бы можно было с этим сделать, но представляю себе контекст, в котором это можно было бы использовать для намека на обыденность, основанного на кибернетическом термине). E) Ну и ЮРИДИЧЕСКИЙ язык! — язык дипломатических нот, языков правовых кодексов, язык написанных конституций etc. Прошу не бояться бессмыслицы! (В «Сталеглазых» присутствует Комета-Бабета; конечно, исключительно из-за аллитерационной рифмы, а ни из-за какого смысла; аналогично можно сделать planet Janet, cometary commentary etc.) Даже совершенно «дико» всаженное слово обычно подвергается переработке в контексте и исполняет тогда функцию локального орнамента или «остраннителя». Затем — контаминации (strange-estrangement[291] — если удастся в это вбить strangulation[292], может из этого получиться что-нибудь забавное). Впрочем, разве я знаю!

Nb, заметка на полях — в некоторых частях «Рукопись, найденная в ванне» была написана белым ритмичным стихом (разговор священника с героем после оргии). Ритм иногда очень увлекает, но слишком злоупотреблять этим не следует, это я уже знаю.

Недостатки при умышленном их увеличении могут стать достоинствами (cometary commentary about a weary cemetery). Пишу это Вам, поскольку смелость не приходит сразу. Даже наглость, нахальство тут необходимы (в языковом отношении, разумеется). Это можно заметить, сопоставляя довольно несмелые «Сказки роботов» с «Кибериадой», или первую часть «Киб[ериады]» со второй, в которой разнузданность уже господствует. (Nb, я составлял тогда длинные списки слов, начинающихся с «ceb-ceber-ceber» — и искал корни с «ber», — чтобы создавать кибербарисов и т. п. Можно бы: Cyberserker, cyberhyme; но это не звучит так хорошо, как в польском. (Впрочем, вам должно быть виднее.) Можно также строить фразы из «мусора» (обрывков модных «шлягеров», детских стишков, поговорок, смешивая все это без малейшей жалости).

Желаю успеха!

Сердечно,

Станислав Лем

Майклу Канделю Закопане, 9 июня 1972 года

Дорогой пан,

добралось до меня ваше письмо от 25 мая, в котором вы пишете о двух делах — о словотворчестве в славянском и английском языках, и о «Рукописи, [найденной в ванне]». По первому вопросу мне, к сожалению, нечего сказать, кроме признания вашей правоты. «Кибериада» является «искусственным» произведением в том смысле, в каком я понимаю «искусство» — и не может быть ни для оригинала, ни для перевода, рецепта, то есть теории, подобно тому, как не тот прыгает выше в легкой атлетике, кто в совершенстве изучил теорию прыжков…