Мой XX век: счастье быть самим собой

Тщательно, со многими подробностями и деталями выписывает В. Белов утро Ивана Африкановича, его полнейшую слитность с природой, со всем его окружающим миром. Героя радует этот мир, вселяет уверенность, твердость. Всем любуется Иван Африканович. И тетеревами, несмело готовящимися к своей гульбе, и восходом солнца, и спасенным им от мороза воробьем, и невдалеке мышковавшей лисицей, и бескрайним небом, и неподвижным леском, просвеченным солнцем. Всюду и везде, куда ни глянешь, такая родная и понятная земля: «Жись. Везде жись. Под перьями жись, под фуфайкой жись. Женки вон печи затопили, подолами трясут у шестков – жись. И все добро, все ладно. Ладно, что родился, ладно, что детей народил. Жись она и есть жись». В вершах не было рыбы, но это нисколько не опечалило рыбака: «Небушко-то, небушко-то! Как провеянное, чистое, нет на нем ничего лишнего, один голубой сквозной простор». «Иван Африканович долго ходил по студеным от наста родимым полям. Ноги сами несли его, и он перестал ощущать себя, слился со снегом и солнцем, с голубым, безнадежно далеким небом, со всеми запахами и звуками предвечной весны. Все было студено, солнечно, широко. Деревни вдали тихо дымились трубами, пели петухи, урчали тетерева, мерцали белые, скованные морозцем снега. Иван Африканович шел и шел по певучему насту, и время остановилось для него. Он ничего не думал, точь-в-точь как тот, кто лежал в люльке и улыбался, для которого еще не существовало разницы между сном и не сном. И для обоих сейчас не было ни конца, ни начала».

Все здесь: и ребячья непосредственность, и любование природой, как чем-то живым, близким, дорогим, и умение увидеть в природе только красивое, благородное, и детская наивность, с которой он весь отдается нахлынувшим чувствам, и цельность его натуры – все эти черты составляют характер Ивана Африкановича.

«Сам Иван Африканович, сам иной раз как дитя малое, чего говорит» – так думает о своем муже Катерина. Даже вернувшись с фронта, Иван Африканович не огрубел. Когда теща попросила его отрубить петуху голову, он «заоглядывался, растерялся». Ему ничего не оставалось делать, как взять топор и пойти на поветь. Внешне он бодрился, нельзя уронить себя в глазах тещи, а внутренне весь исходит жалостью к этому шустрому петуху, растерянно смотрит то на петуха, то на топор с еловой чуркой. Всю войну прошел, штурмовал Берлин, на каком фронте только не был, ордена и медали украшают его грудь, а рубануть петуха побоялся. Пришлось дрожащие руки Ивана Африкановича измазать мертвой петушиной кровью, которого «ловко нарушила» сама Катерина, чтобы в глазах тещи зять остался достойным уважения. Вот так и во всем остается Иван Африканович словно сотканным из разных лоскутков – то он может разогнать с колом всю деревню, то насмерть испугаться какого-то районного уполномоченного, то признается в горячей, безумной любви Катерине, то окажется в загородке у бойкой бабенки Дашки-путанки, то блеснет умом, сноровкой, сметкой, деловитостью, то представится примитивным, туповатым, неспособным к самозащите... Одно дело, когда он на своей земле, тут он деловит, работает на совесть, за все плохо сработанное у него болит душа. И то, что пахать выехали поздно, и то, что раскиданный бабами навоз весь пересох, и то, что вспаханные места ненамного отличались от невспаханных, и то, что Мишка равнодушен ко всему этому и плохо обрабатывает землю, да еще и рожу шутовскую корчит, когда Иван Африканович велит ему остановиться и не делать «огрехов», – все это приводит в неистовство Ивана Африкановича, и он «вне себя», «в горячке» чуть было не отлупил Мишку.

А стоит ему оказаться за пределами родной деревни, в районной милиции, куда он привез передачу Митьке, на станции, в поезде, как он сразу теряется, становится беспомощным, робким. В нем жива извечная деревенская стеснительность.

В образе Ивана Африкановича отображен милый, чуть-чуть наивный, может, чуть-чуть смешной, но такой обаятельный в своей простоте и безыскусственности человеческий характер. Он весь отдан людям, природе, жизни. Он знает свои слабости, знает, что ему нельзя пить, это к добру обычно не приводит. Много ведь раз бывало, когда, перепив, он причинял и себе и окружающим боль, слезы, страдания. И не может удержаться, порой напивается. Натура у него широкая, добрая, безотказная.