Мой XX век: счастье быть самим собой

Трагизм его положения в том, что, отвергнув свои старые убеждения, он ничего положительного вместо них не находит. Но как только Григорий понял, что восстание антинародно, он теряет к нему всякий интерес. Если раньше, когда ему казалось, что он стоит на правильном пути, он активно участвовал в контрреволюционном восстании, то сейчас, поняв свою ошибку, он становится равнодушным к исходу восстания: «Он не болел душой за исход восстания. Его это как-то не волновало» (Т. 4. С. 371). В этом отношении примечателен эпизод, когда «впервые Григорий уклонился от прямого участия в сражении»: «Странное равнодушие овладело им! Нет, не поведет он казаков под пулеметный огонь. Незачем. Пусть идут в атаку офицерские штурмовые роты. Пусть они забирают Усть-Медведицкую... Не трусость, не боязнь смерти или бесцельных потерь руководили им в этот момент. Недавно он не щадил ни своей жизни, ни жизни вверенных его командованию казаков. А вот сейчас словно что-то сломалось... Еще никогда до этого не чувствовал он с такой предельной ясностью всю никчемность происходившего». И снова со всей беспощадностью встали перед ним прежние противоречия. «Нехай воюют. Погляжу со стороны. Как только возьмут у меня дивизию – буду проситься из строя в тыл» (Т. 4. С. 103 – 104) (выделено мною. – В. П.). Его сомнения, колебания, противоречия, страдания ослабляют его волю, его активность. В нем происходят глубокие психологические изменения. На этом процессе внутреннего преображения и сосредоточивает свое внимание М. Шолохов: нельзя же понять человека, не поняв его внутреннего содержания, его мыслей, чувств и стремлений.

Начиная с этого эпизода, мы ни разу не видим Григория в бою с красными. Смерть Натальи, тиф, отступление в обозе, возвратный тиф – таковы жизненные вехи Григория до его вступления в Первую Конную. Он вместе с Прохором «мирно, по-стариковски» отступает: «То, что происходило на отодвигавшемся к югу фронте, его не интересовало» (Т. 5. С. 267). Он понимал, что война подходила к концу. И со всей очевидностью Григорий ощутил позорность этого конца для себя и всех трудящихся, принимавших участие в белогвардейском движении, тогда, когда он, снова заболевший тифом, слушал старинную донскую песню: «Над черной степью жила и властвовала одна старая, пережившая века песня... И в угрюмом молчании слушали могучую песню потомки вольных казаков, позорно отступавшие, разбитые в бесславной войне против русского народа» (Т. 5. С. 279). Как личное горе переживает Григорий позорность этой бесславной войны, слушая песню. «Словно что-то оборвалось внутри Григория... Внезапно нахлынувшие рыдания потрясли его тело, спазма перехватила горло» (Т. 5. С. 278). Только после разгрома белой армии, докатившись до Новороссийска, большая часть казачества влилась в Красную Армию. Вступил и Григорий Мелехов. Здесь его духовное настроение коренным образом меняется. Он снова активен, храбр, энергичен. Практический опыт, который он приобрел в гражданской войне, привел его к ясному и твердому пониманию, что белогвардейцы ему «насолили достаточно» и враждебны трудовому человеку. Вот почему, находясь в Красной Армии, он «с таким усердием навернул» корниловского «полковничка», когда ему «довелось цокнуться в бою» с ним, что от него только «полголовы вместе с половиной фуражки осталось». Об этом рассказывает Прохору сам Григорий. Да и сам Прохор заметил изменения, происшедшие с Григорием. «Переменился он, как в Красную Армию заступил, веселый из себя стал, гладкий как мерин» (Т. 5. С. 309). Это же было сразу видно, как только Григорий принимает решение никуда не уходить, а вступить в Красную Армию: «Поехали на квартиру, ребятки, держи за мной! – приказал повеселевший и как-то весь подобравшийся Григорий».