Мой XX век: счастье быть самим собой

Все шло как положено... Выступали оппоненты, хвалили, замечания их были несущественные, с чем-то я соглашался, что-то отвергал. Но страх невольно сковывал меня, особенно после того, как вся процедура закончилась и члены ученого совета ушли голосовать. Томительное ожидание, я почувствовал, что действительно жарко, сидел, не поднимая глаз, чтобы кто-то не заметил, что я боюсь... Неожиданно для меня всплыл в моей памяти романс в исполнении любимого Гмыри: «Ты внимаешь, вниз склонив головку, очи опустив, и тихо вздыхаешь. Ты не знаешь, как минута эта страшна для меня и полна значенья. Я приговор твой жду, я жду решенья...» Пусть это другая совсем ситуация, но от этого приговора зависела вся моя дальнейшая карьера, моя жизнь... Я ведь прекрасно понимал, почему руководство издательства «Советский писатель» отложило решение моего вопроса в зависимости от защиты... Может, зря отец вчера гнал самогонку, а я закупал шампанское и прочее... Может... Но в тот миг вошла счетная комиссия, председатель медленно читал протоколы. До меня не сразу дошло, что я защитил диссертацию почти единогласно при одном воздержавшемся. Ура! Ура! Ура!

Первым поздравил меня Алексей Иванович Метченко, потом оппоненты, брат и сестра, товарищи, друзья... Сразу помчались на улицу Костюкова, где мы в то время жили, отец и мама томились в ожидании. Наконец-то я мог их обрадовать, с моих и родительских плеч свалилась тяжелая ноша, которую мы сообща несли вместе... Пять лет после трех аспирантских они помогали мне во всем, делились теми крохами, которые зарабатывали, пенсией. Накрыли стол, уселись, а я все рассказываю о своих переживаниях, о ходе защиты, а сам взялся открывать шампанское и не заметил, как ударил фонтан шампанского, залив все на столе. Все решили, что это к счастью... Тосты, веселье, самогон лились рекой... Все как принято в русских семействах... Счастье быть самим собой. Выстоял в откровенной борьбе, остро полемизировал... И вот результат...

Через десять дней после защиты я был зачислен старшим редактором в редакцию русской современной прозы «Совписа». А еще через несколько дней Валентина Михайловна Карпова, главный редактор издательства, столкнувшись со мной в узком коридоре, попросила меня зайти к ней.

– Вы знаете, Виктор Васильевич, что ко мне приходила Щеколдина и просила не брать вас на работу, вы такой-сякой, неблагодарный, они вам создали такие условия для защиты диссертации, а вы после успешной защиты взяли и ушли... И вообще всячески пыталась представить вас в черном свете... А я ей в ответ: «Почему ж вы держитесь за него, если он такой плохой...»

Наконец-то наступила счастливая пора... Василий Петрович Росляков, душевный и талантливый человек, дал мне несколько рукописей, и я должен был в положенный срок написать свое редакторское заключение. В редакции эти рукописи считались бесперспективными, никто из «старых» редакторов не хотел их читать, ссылаясь на перегруженность. Тем более что у каждого были «свои» писатели, свой круг, у Веры Острогорской – такие-то, у А. Ланды – другие. И как только писатель приходил в издательство, он уже заранее просил, чтобы его рукопись читали такие-то и такие. Дружили семьями... Что-то вроде круговой поруки... И с холодком брали случайные, приходившие так называемым самотеком. Чаще всего такие рукописи и оказывались невостребованными и, естественно, не попадали в план издательства. Но за «свои» дрались, создавали общественное мнение, в высоких тонах говорили о тех или иных рукописях; когда приходил срок составления плана выпуска и обсуждения их на правлении издательства, у многих членов правления уже было положительное мнение о некоторых рукописях, так что они легко ставились в план, легко выходили и чаще всего оставались незамеченными читателями...