Мой XX век: счастье быть самим собой

А книжку твою я читал. Не писал об этом, потому что не хотелось заводить разговор, так как слишком больно мне говорить обо всем этом. Поскольку ты настаиваешь – говорю. Книга мне не понравилась. То есть не понравилась относительно. Относительно творений Якименко, Гуры и К° – книга, на мой взгляд, великолепна. Особенно в смысле Мелехова. Но это так мало! Мало, недостаточно! По сути дела, ты смыкаешься с ними в отступлениях, в общей трактовке, хотя и прорывается на многих страницах настоящая правда. Ты здорово дал по мозгам этим критикам, для которых Гришка – олицетворение собственничества, дикости, которые боятся и ненавидят его. Но далеко ли ты ушел от таких критиков? Не обижайся, но я не могу иначе, слишком все это для меня больно. Те критики, все подряд противопоставляли Мелехова народу. Ты же шагнул немного вперед: для тебя Мелехов типичный представитель части народа. Для меня же Мелехов – олицетворение не какой-то определенной части (скажем, казачества), а всего народа. Вот и весь секрет того, почему книга мне не понравилась. Я убежден, что сила «Тихого Дона» в этом трагизме, трагизме размеров общенациональных. И в этом смысле «Целина» в подметки не годится «Тихому Дону», в «Целине» Михаил Александрович достиг блистательной художественности, блистательной формы при содержании ограниченном, навеянном весьма преходящими явлениями и идеями. (Помяни мое слово: пройдет десяток-полтора лет, и то, что делалось в деревне начала 30-х годов, будет всеми считаться ошибочным.) В этой ситуации (что в «Целине») было не меньше трагизма, чем во время гражданской войны, но Шолохов в «Целине» смазал этот трагизм. Если автор «Тихого Дона» велик и недосягаем, то автор «Целины» почти не выделяется в ряду прочих и отнюдь, впрочем, не маленьких художников.

Вот то, из чего я исхожу в оценке твоей книги о Шолохове. Можно считать ошибочными (а Ошанин бы счел кулацкими) эти мои мысли, но, надеюсь, в неискренности-то ты меня не упрекнешь.

О Булгакове я действительно писал, писал по заказу «Литгазеты». Рецензию на «Мастера и Маргариту». Чаковский снял с полосы мое незаконнорожденное детище, ничего в нем, вероятно, и не было такого гениального и особого. Я уж забыл, о чем там накарябал – кажется, хотелось сказать, выразить, например, ту мысль, что Москва не имела даже самого слабого иммунитета против нечисти, и шайка Воланда знала, где застопорить своих сатанинских коней. Ну и еще философское что-то, уже не помню.

Жизнь идет себе. Собираюсь в столицу, но в декабре уже не успею. Подписали ли мой сборник и когда будет сигнал?

Поздравляю тебя и матушку с Новым годом.

Насчет нового сборника – не знаю. У меня на повесть договор с Архангельским издательством, а другого пока ничего.

Пока, Виктор Васильевич.

Черкни, а также передай привет и новогодние поздравления Капустину. Белов». 25.12.1967 (Датируется по штемпелю на конверте.)

«Виктор Васильевич, обижаешься ты на меня зря. Впрочем, не зря. Не ответил вовремя, не заехал. Но жизнь какая-то нелепая. А организоваться не могу. Вот зачем-то поперся на декаду, и вышибло меня из оглобель. Ну, ладно.

За книжку спасибо. Аж не верится. Особенное спасибо тебе, что не правил. (Как это делают н.п. в «Мол. гвардии» и в «Сов. России»), и Капустину за оформление. Передай это ему, я бы написал, но и адреса нет.

Теперь о том, что ты говорил. Сборник может по объему выглядеть так: «За тремя волоками» (вся книга) – 13,5 листа; «Плотницкие рассказы» (повесть) – 5 листов; рассказы «Кони» и «Клавдия» – 1,5 листа; «Случайные этюды» – 1,5 листа. Итого – 21,5 листа.

Если нужно отрегулировать в точности до 20 листов, то можно выбросить либо «Весну», либо еще что. Можно убрать и подразделы и т. д.

«Случайные этюды» выйдут в «Севере» на днях. Пошлю. Рукопись «Пл. рассказов» затребовал в журнале – пошлю тоже в ближайшее время. Что еще?

Не знаю, что мне делать с театром им. Маяковского. Они очень сильно настаивают на инсценировании «Пр. дела». Просто беда. А у меня совершенно определенный взгляд на драматургию. Драматургия драматургией, а проза прозой. А и обижать их не хочется, что ответить – не знаю.

Отныне сажусь за работу, хватит дурачиться. Если будет здоровье – до лета сделаю 1-ю часть – о строительстве мельницы – тьфу-тьфу! – не сглазить бы. У меня уже набросано кое-что. И бумага чистая есть (я не писал ничего, т. к. не было бумаги). Не смеюсь, а серьезно! Бумаги действительно не было. А ведь каждый раз, садясь за стол, непроизвольно, настойчиво, ищешь хоть какую-нибудь причину, только бы не начинать, ничего не делать. Зато уж если втянешься, то злишься не только на людей, на близких (что отвлекают), но даже и на кота, который веснует по ночам на лестнице. Помоги мне бог втянуться, разогнаться, тогда пойдет само!

Поздравляю тебя с большим семейным событием, Федотьевне почтительно кланяюсь.

18.02.68. Белов».

18.03.1968 (Датируется по штемпелю на конверте. Но вполне возможно, что написано 18 февраля 1968-го. Большое семейное событие – я женился на Галине Ивановне, а маму звать – Татьяна Федотовна.)