Мой XX век: счастье быть самим собой

В связи с этим вспоминается мне рассказ матери. Самое страшное горе – пожар. В одночасье человек мог оказаться на улице в чем мать родила: без крова, без лошадки, без всего нажитого. И вот когда случалось такое в деревне – люди помогали, чем могли. Однажды дед отвез погорельцу воз ржи и воз соломы для крыши. А через год начисто сгорели наш дом и подворье. Помогал каждый, чем мог. Вот так от деда к отцу, от отца к сыну сформировалась эта черта русского человека – помогать в беде.

Об этом и говорится в повести Валентина Распутина. Человек должен усвоить простую истину: никто не застрахован от неожиданностей, от случайной беды. «Живешь, живешь и не знаешь, с какой стороны тебя огреют...» Еще вчера все ладно было, а сегодня сердце окутано тучами, а белый свет не мил, и можно потерять веру в людей, не торопящихся на выручку.

Плохо остаться одиноким в беде. Если остался одиноким, значит, либо люди плохие, либо сам ничего не стоишь. А если не хочешь остаться наедине с бедой, надо знать, что если сегодня не поможешь человеку, то завтра ты окажешься в таком же положении. «А завтра кто-то другой на очереди. Может, не из нашей, из другой деревни, а потом и до нашей снова дойдет – до меня или еще до кого. Вот и надо держаться друг за дружку». В этих словах Василия выражена исконная черта ушедшего в прошлое русского деревенского быта. И ничем вроде не помог: денег он не принес, но пришел разделить горе с другом, поддержать добрым словом, поднять настроение.

Шутка разрядила гнетущую атмосферу. Кузьма повеселел. И горе показалось уже не таким тяжким. «Рядом с Василием Кузьма чувствовал себя легче, и беда его не стояла теперь комом в одном месте, а разошлась по телу, стала мягче и как бы податливей».

Трудно, ох как трудно вот так ходить и просить денег! Василий не дал, у него нет. Но вот Степанида не дала. Евгений Николаевич дал, но растрезвонил на всю деревню. И ничего не сделаешь.

«...Больше половины из тысячи он с грехом пополам достал. Ходил, унижался, давал обещания, где надо и не надо напоминал о ссуде, боясь, что не дадут, а потом, стыдясь, брал бумажки, которые жгли руки и которых все равно было мало». И теперь вот, в поезде, вспоминает день за днем свой страдный путь по мужицким дворам. А ведь все могло быть по-другому. Ему трудно признаться в этом самому себе. Он такой, что ему тяжело просить, совестно брать, а выхода нет. Вот и ходил, просил, одновременно страдая и мучаясь от неправоты этого заведенного порядка. И ему снится сон: будто на общем колхозном собрании принимается решение помочь Кузьме и Марии, сброситься по пять рублей на брата и выручить человека из беды. «И вот стол, за которым сидели Кузьма и Мария, – уже не стол, а ларь и в него со всех сторон, из многих-многих рук падают деньги. Через пять минут ларь полон. Мария не выдерживает, плачет, и слезы, как горошины, падают на деньги и со звоном скатываются внутрь». Вот безболезненный выход из положения. Кузьма боялся даже подумать об этом, но где-то внутри эти мысли таились, и это тайное пробилось во сне. Видится Кузьме, будто едет он в машине со специальным устройством, которое останавливает машину только там, где есть деньги. Он стучит в окно, ему выносят деньги, и он едет до следующего дома, и все повторяется снова.

Но все это мечты, а реальность другая. Трезвее, жестче. Кузьма взял деньги у матери Василия, отложившей их на смерть, на поминки. Он прошел через многие унижения, лишь бы выручить из беды свою жену, мать его четверых сыновей. Он страдает, иногда падает духом и вместе с тем смеется, шутит, велит своему старшему сыну успокоить младших – все у них будет хорошо.

Очень важны для выяснения идейно-художественной концепции повести эпизоды в поезде. И в том, как Кузьма ступает по ковру, и в том, как мучается, не зная, куда приспособить свою поношенную фуфайку (не поверх же дорогого коричневого пальто?) и сумку, и в том, как неумело засуетился, пытаясь опустить верхнюю полку, и в том, как присел на краешек нижней полки, – во всем этом обнаруживается душевное состояние Кузьмы.

Характерен спор о деревне, затеянный в купе неким Геннадием Ивановичем. Трудно поверить в то, что вот такой Геннадий Иванович есть, настолько неправдоподобны его суждения о деревне. Чем-то устаревшим, затхлым несет от них.

Получалось, что деревня находится в несколько привилегированном положении: машины продаются по заниженным ценам, а хлеб покупается по повышенным, «и она со своей всей деревенской хитростью и расчетливостью уж давно поняла, что решать все свои проблемы своими силами ей невыгодно...».

Разговор затухает, пассажиры не захотели обременять себя серьезными разговорами, в дороге лучше в преферанс сыграть, а Кузьма промолчал, подумав про себя: «Ага, все дураки, один ты умный», – на обличительные против деревни слова Геннадия Ивановича. Не понравились Кузьме эти люди. Кузьма из этого вагона уходит в другой, где люди оказались попроще, все здесь понятно, ясно. Хотя здесь свои сложности, свои заботы.