Мой XX век: счастье быть самим собой

Но поостыв от тщеславия, я все же решил отказаться. Во-первых, я никогда специально не занимался оформлением обложек, делал это от случая к случаю и очень страшусь не угодить. Во-вторых, раньше, когда я это делал, был несколько иной стиль оформления. За последнее время лицо книги намного посимпатичнело, ушли всякие завитушки, появилась строгая красота линий, цветовых пятен и т. д. Ребята сильно поднаторели в этом деле, и досталось это мастерство большим трудом. Так что мне сразу заседлать современного оформительского пегаса вряд ли удастся. И третье. Это уже чисто эмоциональное. Для меня лично гораздо приятнее всякая другая работа, чем своя. Приятнее своей неожиданностью, тогда как, пока я буду возиться с оформлением, утратится прелесть новизны. Взамен всего этого посылаю Вам скромный дар – картиночку. Это путевой набросок. Где-то за Бинском.

Если удастся поставить рассказ – дайте знать.

С приветом и благодарностью.

Носов».

«Дорогой Виктор Васильевич!

Нет большей пытки, как читать собственные рукоделия. Читал верстку с превеликим отвращением и еще читал бы бог весть сколь долго, кабы не телеграмма. А посему посылаю. Поправок почти никаких, самая малость.

Если это дозволяется, то внеси, пожалуйста, дай команду. А в основном – это линотипные опечатки, и корректора сами с усами. За чем теперь дело с книжкой? И когда она примерно будет испечена?

А тогда, когда я заходил в издательство, мы с Володькой Сапожниковым пошли искать князя Можаева. Адреса у нас не было. Я помнил только улицу – Осипенко. Начали от «Балчуга», два раза прочесали всю улицу, расспрашивали во дворах и домах жильцов, де, не знают ли они, где поселился знаменитый писатель князь Можаев. Никто такового не знал. Пришлось обратиться в справочное бюро. Нам дали адрес, и потом, как выяснилось, мы два раза были в этом дворе. Я что-то помнил, что Можаев, прощаясь, нырял в какую-то мрачную подворотню. Князя дома не оказалось, он отбыл на свою балтийскую мызу, и мы, оставив ему свои визитные карточки, ушли. А ведь было договорено, что мы заберем князя и заедем за тобой, чтобы послушать Можаевские «По Муромской дорожке стояли три сосны». Поет он, сукин сын, потрясно. Забыл сказать, что искали мы его с огромным арбузом на руках. Ну, словом, все расстроилось, было довольно поздно и ехать к тебе без князя да еще в поздний час постеснялись. Забрались на «Поплавок», что отшвартован на Москве-реке, трахнули там тот арбуз, и ночью я деранул домой бакинским скорым.

Думаю, что мы еще обложим князя флажками в его берлоге за «Балчугом». Это сделать надо непременно, поскольку уж больно парень хороший и трепач непревзойденный к тому ж.

В ноябре – декабре, может, буду в Москве, загляну непременно.

С дружеским приветом».

Носов».

Примечание. Письма Е.И. Носов не датировал. Начало нашей работы над книгой «Где просыпается солнце» можно отнести к середине 1963 года (рецензирование, чтение, редактирование). Сохранился конверт последнего письма: 22.06.64. В начале 1965 года книга вышла, а 10 марта 1965 года состоялось памятное застолье, в ходе которого Е.И. подарил мне «нашу» книжечку. Естественно, я не только включил в сборник рассказов «Варьку», но и оставил «Портрет».

Часть третья РОССИЯ – ЛЮБОВЬ МОЯ

Тут целый мир, живой, разнообразный,

Волшебных звуков и волшебных снов, —

О, этот мир, так молодо-прекрасный, —

Он стоит тысячи миров...

Федор Тютчев

1. О светлом и горьком Василия Белова

Я взялся за эти воспоминания под настойчивым напором обстоятельств... Сейчас многие мои товарищи, друзья, коллеги, мои современники, одногодки и старше, пишут воспоминания. Пишут, естественно, со своей точки зрения, пишут то, что подсказывает память, избирательная и прихотливая. И столько одностороннего и неправильного возникает на страницах этих воспоминаний, а вслед за этим следуют и выводы более молодых наших единомышленников, в искаженном свете представляющих ход недавней борьбы за возвращение русскому народу национального самосознания.

Вотчитаю статью Ю. Белова «Русские до боли «Перезвоны» (Советская Россия. 1999. 17 августа), очень хорошо здесь говорится о Валерии Гаврилине и Георгии Свиридове, но тут же следует фраза, вызывающая недоумение и даже возмущение: «Но шли годы, и о русском, как общем, стало забываться – Великая Победа уходила в историю. Но в 60-е возникло явление до сих пор не до конца осмысленное большинством. Сформировалась плеяда писателей, забивших в тревожный колокол о нелегкой судьбе русской деревни. Интеллигентствующие критики назвали русских писателей – Федора Абрамова, Василия Шукшина, Василия Белова, начинающего Валентина Распутина и других – «деревенщиками». А тема, поднятая русскими писателями, была не просто деревенской. Это была русская тема для всей России, не для русских только. Художественная литература всегда опережает время».