- Да?.. – Застываю я. Мне хочется почесать лицо, убрать за уши волосы, сглотнуть, встать, убежать – да чего угодно. Просто хочется спастись от этого пробирающего до костей взгляда убийцы.
- Да. – Уголок его губ дрожит. – Кого-то из прошлой жизни. – Щёлк, и серьёзность в его лице сменяется вежливой улыбкой. – Знаю, что это невозможно, но не могу не замечать.
- Этот кто-то… - пытаюсь предположить я.
- Этот человек был мне дорог. – Говорит он и ударяет в ладоши. – Ну, что ж. Мясо готово, овощи тоже! – И быстро отворачивается к плите.
Я выдыхаю, закрыв глаза.
Чёрт подери…
Через полминуты Марк ставит на стол дощечки с нарезанным мясом и выложенными с края овощами. Он доливает нам обоим вина и садится напротив меня.
- Мне интересна ваша личность, Софья Андреевна. – Признаётся Загорский, придвигая ко мне вилку. – Чем вы занимались до работы няней?
Мой мозг судорожно шерстит остатки воспоминаний, почерпнутых из анкеты Поповой.
- Я начала подрабатывать няней ещё в период обучения на психолога, поэтому вряд ли в моей биографии найдётся хоть что-то интересное для вас. Всё довольно обычное, ничем не примечательное. Наверное, поэтому я и посвятила свою жизнь воспитанию детей – хотела, наконец-то, стать полезной кому-то, почувствовать себя нужной.
- А у вас самой детей никогда не было?
- Нет. – вру я.
- А хотели бы?
У меня ком встает в горле.
- Простите, - чудовище вдруг вспоминает про правила приличия. – Некорректный вопрос. – Он смотрит на след от кольца на моём пальце. – Я забыл про вашего жениха. Соболезную…
- Спасибо. – Прячу взгляд.
Некоторое время мы едим молча, но Марк не отрывает от меня глаз. У меня не получается нормально жевать, потому что я под его взглядом, как под рентгеном – вся на виду.
- Марк Григорьевич, скажите, - вдруг решаюсь я. Во избежание дальнейших расспросов о своей жизни лучше всего заставить его самого говорить. – Как мне лучше укладывать спать вашего сына?
- Что вы имеете в виду? – Он отпивает вина из бокала.
- Некоторые родители просят положить ребёнка в кроватку и уйти. Их не коробит, что малыш захлёбывается в слезах. Если честно, мне не близка такая позиция.
- А какая позиция вам ближе? – Прищуривается он.
Я внимательно смотрю на него.
- Если вы настаиваете, то я могу класть Ярослава в постель, садиться рядом, качать кроватку, гладить его по спинке и петь песни, но…
- Я слушаю вас внимательно.
- Мальчик в таком возрасте… - Я набираю в лёгкие воздух и медленно выдыхаю. – Я ведь могу укачивать его на руках?
Загорский перестаёт жевать.
- Хорошо. – Наконец, говорит он. И после паузы спрашивает: - Вам говорили, почему я воспитываю ребёнка один?
Я медленно сжимаю вилку в пальцах. На скулах Марка, возвращая холод в пристальный взгляд, играют желваки.
- В общих чертах, - тихо отвечаю я.
- Я считаю нужным рассказать вам. – выпрямляется он и промокает свои красивые, пухлые губы салфеткой. – Этот дом принадлежал моим друзьям. Полгода назад они погибли. – Его пальцы сжимаются в кулаки. – Это я… виноват в их смерти, но мальчика взял себе не поэтому. Я даже рад, что ближайший родственник отказался от опекунства над ним, потому что никто не подарит Ярославу лучшей жизни, чем я. Искренне в это верю.
Дыхание рвёт мою грудную клетку на части. Ощущение такое, будто я сейчас не выдержу и взорвусь. «Да как он смеет?! Сволочь!» - кричит мой мозг, и я стараюсь не отразить этот крик на своём лице. Мои пальцы начинают мелко дрожать.
- Возможно, это покажется вам странным, но я попрошу вас не заходить в комнату хозяев на втором этаже. Для меня важно чтить память о них, Софья Андреевна, и я хочу, чтобы вы поняли мою просьбу правильно.
- Я понимаю. – Хрипло шепчу я.
Мне кажется, что его взгляд вытесняет всё пространство между нами. Кроме этого взгляда ничего больше нет.
- Я рад, что Ирина вас нашла, и надеюсь, что мы с вами поладим.
Упоминание Ирины почему-то задевает меня. Это вертихвостка однажды была в моей комнате, и Анна рассказывала об этом сегодня. И вообще, она чувствует себя в этом доме как хозяйка, и меня это выводит из себя. И…
- Она ваша девушка? – Вдруг выпаливаю я.
- Кто? – Удивляется Марк. На его лице такое выражение, будто этот вопрос его оскорбляет. – Ирина Валерьевна? – Он разом сникает, на его лбу появляются продольные складки. – Нет, у меня не может быть никакой девушки, Софья Андреевна. – Тихо говорит он и встаёт.
После ужина я возвращаюсь к себе. Долго хожу из угла в угол, а затем ложусь в постель. Моё сердце стучит, как заведённое, дыхание никак не хочет приходить в норму.
Я опять словно в паутине: из его запаха, из его слов, из взглядов, из улыбок. Он как сильнейший наркотик, из плена которого невозможно выбраться. Ты понимаешь, что он разрушает тебя, но хочешь ещё и ещё. Ненавидишь его всеми фибрами своей души и мечтаешь о новой дозе. Ощущаешь себя слабым, жалким и безвольным, но с радостью снова и снова отдаёшься его власти.
Это замкнутый круг.
Я не хочу. Не хочу. Не хочу так!