Она снова холодно улыбнулась. А я продолжала глупо хлопать глазами, не веря в происходящее. Мама, за которой я одна, без сестры и без материальной помощи с ее стороны ухаживала столько лет, не оставила мне ни доли в нашей трехкомнатной квартире, ни маленькой однушки, оставшейся от бабушки, ни дачи. Даже денег на счетах не было, а ведь пенсию мама почти не тратила, выдавала в месяц пять тысяч на еду. Она все никак не хотела верить, что продукты за последние годы подорожали и на сто рублей нельзя купить весь магазин, как было в ее юности.
После смерти мамы я думала, что она, наверное, связалась с мошенниками и перевела деньги им – ну куда еще могли подеваться сотни тысяч? Пенсия у мамы была хорошая, а траты почти все лежали на мне… но вот сегодня вместе с оглашением завещания я узнала и другое.
«Она присылала деньги внукам, – сказала сестра, – Они будут скучать по бабушке». Сильное заявление, учитывая, что сестра своих детей маме показывала исключительно по вотсапу в виде фотографий с какого-нибудь очередного Бали.
С меня упали розовые очки и со звоном разбились о действительность.
– Дай мне хотя бы месяц, – холоду в своем голосе я и сама удивилась. – Я хочу спокойно собрать вещи и выбрать жилье.
– Ладно, так и быть, – с одолжением ответила мне сестра и развернувшись, бросила. – Ну все, пока, я побежала, меня Костенька ждет. Сегодня идем в ресторан с его родственниками, я уже опаздываю на укладку.
Ее стройная фигура исчезла в конце коридора, а я так и стояла не шелохнувшись, будто заледенев.
Казалось, сегодня оглашали мое завещание. Я вдруг поняла, что фактически и не жила, так – существовала. И вот даже мое безрадостное существование закончилось, можно копать могилу и ставить памятник. Эпитафией написать что-то вроде: «Здесь покоится наивная дура. Она верила всем, и вот, чем это обернулось».
Как жить дальше? Семьи нет. Друзей нет. Квартиры нет. Сбережений нет. Тридцать восемь лет я была хорошей дочерью и вот сегодня получила свою награду за преданность и глупость.
В голове мелькнула мысль, что завещание можно оспорить, что есть суд и можно попытаться восстановить справедливость, но почему-то эта мысль меня совсем не тронула. Мне вдруг стало противно от сестры, что клялась: «я все оставлю тебе, только за мамой ухаживай», от матери, что вечно прикидывалась больной, а ее, по словам врача, с таким сердцем можно было запускать в космос, и от самой себя. Квартира, раньше бывшая мне домом, сейчас вызывала отторжение. Мне не хотелось туда возвращаться.
Я побрела по коридору, дошла до лифтов и бездумно нажала на кнопку. Над дверями горела цифра восемь, но лифт почему-то не спешил подниматься за мной. Постояв пять минут, я поплелась к лестницам. Выходить на них нужно было через балкон и там я остановилась, вдохнуть воздуха и полюбоваться на город с высоты.
Наша провинция, хоть ее и называли глушью, мне нравилась. Особенно Волга. Здание располагалось на набережной, почти нависая над великой рекой, от кромки воды ее отделял узкий тротуар.
Река занимала весь горизонт от края до края – невероятно широкая, красивая и спокойная.
Я оперлась о перила, вдохнула прохладный вечерний воздух, надеясь, что он приведет голову в порядок. Перила зашатались, я взмахнула руками, в тщетной попытке удержать равновесие – без толку.
В ушах засвистел ветер, мимо пронеслись серые стены здания и немытые окна. Я успела подумать – вот и конец Даши Семеновой. Интересно, даст ли сестра денег на похороны или опять, как с матерью, все придется оплачивать мне? Хотя теперь я уже ничего не буду оплачивать. Теперь это не мои проблемы.
В следующий миг я ударилась о воду и все вокруг потонуло в зеленом цвете. Инстинктивно вывернулась, стала грести вверх, на мутный свет, пробивающийся через толщу воды, и через мгновение вынырнула на поверхность, отплевываясь и фыркая. Еще не успела открыть глаза, как уже почуяла запах тины, и услышала кваканье лягушек.
До чего же странно, подумала я, утирая лицо. Ну какие лягушки в центре города в ноябре? Я открыла глаза и обомлела – ничего похожего на мегаполис вокруг не наблюдалось – я без сомнения плавала в реке, только вместо офисного здания надо мной возвышался крутой каменистый утес. У берега росли камыши. В пронзительно-голубом небе громко кричали ласточки.
Я убрала налипшие на лицо волосы и вынула из них желтую кувшинку. Мда. Это определенно глушь, но не моя. И я – не я. Собственные руки, которые я видела перед собой, совсем не напоминали мои – тоненькие, изящные пальцы, без маникюра – моей единственной радости последнего времени, зато унизанные золотыми кольцами.
Что случилось?
Лежу в коме и это сны?
Галлюцинации?
На утесе зашуршали кусты. По склону вниз посыпались камни, у берега заволновались лягушки. Наверху показалась толстая тетка в малиновом сарафане и ярком двурогом головном уборе. Увидев меня, она завопила во все горло:
– На помощь! Княжна топится!