Мои знакомые

Через минуту Биреза вернулась, неся запотевший, видно, только что из погреба чайник.

— Давайте, дорогие гости, свой квас. Вишневый…

Резваныч разлил по стаканам:

— Побудем!

Ну и квас это был! После первой чашки оживился и сам хозяин. Теперь он сидел прямо, прижав локти к бокам, суетливо и зорко следя за тем, чтобы все пили, ели.

— Не торопи, брат, не торопи, — забасил директор и посмотрел в мою сторону, — лучше расскажи о своих делах. Я уж успел похвалиться, говорю, Ибрагим Алиевич у нас голова.

Такой уж он был человек, Иван Иваныч Васильев. Все, кто так или иначе входил в его директорскую орбиту, должен был немедленно воссиять собственным светом, а сам он гладил бритую голову и по-отечески радовался: вот, мол, знай наших!

Ибрагим мялся, неуклюже переводя разговор на другую тему, директор не уступал:

— О чем с москвичами беседовал, то и нам расскажи. — И тут же объяснил: — Приезжал к нам недавно высокий гость из Совета Министров, и не куда-нибудь, прямо сюда, в колхоз «Победа». Ибрагим ему интервью давал.

— Да что вы! — вконец смутился председатель. — Вы ешьте, ешьте… Мы теперь богатые.

— А, богатые, значит, — директор подмигнул Федору, видимо, намекая на причину их поездки. — И овощи есть.

— Есть, есть…

— Ага!..

Но тут в разговор вступил бухгалтер.

— Овощи-мовощи, фрукты-мрукты… Вырастить еще мало, собрать надо. Об этом с Москвой разговор был, о технике. Колхоз, говорил Ибрагим Москве, должен свой автопарк иметь, настоящий, а не ходить, просить — дай, пожалуйста, автобаза! Возьмем уборка. Спать минуты нет, а городской шофер спать надо. Воскресенье ему надо. Суббота, короткий день. Какой короткий, когда уборка — час как месяц! Арифметика!

— Точно, — поддакнул Ибрагим, — он тонну привезет, пиши ему две. За двадцать километров, пиши тридцать. Иначе ему невыгодно. — Ибрагим даже ладони вскинул: — А государству выгодно?

Председатель уже зажегся и не ждал расспросов.

— Иметь машины — еще не все. У нас техники много. А как ремонтировать? Нужны настоящие мастерские, станки! Чуть поломка, свой механик чик-чик — и обслужит. С него и спрос… Не на завод же вести. Там комбайн если и день простоит — это тысяча центнеров хлеба! А если неделю?!

Склонив голову, Ибрагим цепко прищурился. И мы, евшие этот хлеб, словно почувствовали, чего он стоит.

— Ну-ну, — обронил Федор, — помогаем же тебе. Выкручиваешься.

— Шибко ты умный, — сказал Ибрагим, — первый раз тебя вижу.

Тут директор воскликнул:

— Фу-ты, ну-ты, совсем забыл познакомить. — И он представил их друг дружке. И всем стало смешно от этого запоздалого знакомства. И чокнулись за хорошие отношения и взаимовыручку. Но Федор все-таки заметил:

— В пределах законности!

Директор укоризненно взглянул на Федора, покачал головой.

Заскрипела входная дверь. В сени ввалилась гармоника, загудели мужские голоса. Ибрагим поднялся, вышел. Вскоре музыка выплеснулась на улицу, растаяла. Ибрагим вернулся, объяснил: соседи заходили лошадь просить. Свадьба у них…

— Куда скотину в такую грязь? Тяжело! — нахмурился Хасан Резванович и, не дождавшись ответа, добавил: — А ведь дал небось? Транжирщик…

Внезапный порыв ветра ударил в ставень, дробно застучало по окнам. Председатель чуть заметно вздрогнул, с лица сбежала улыбка. И эта внезапная перемена в нем, гудение ветра снова родили странное чувство напряженности: словно бы в доме не все ладно, и мы тут не совсем кстати, и пора уходить.

— Град, что ли? — Ибрагим прислушался, покачал головой. — Значит, к морозу… Выходит, прав старик… Есть тут у нас один, лучше барометра. А мы еще картошку не выкопали.

— Успеешь! — сказала жена. — Другие еще не начинали. А у тебя путевка за границу — пропадет!

— Под снегом останется, — не слушая, перебил Ибрагим. — А я обещал по три кило на трудодень.

— Больше получится, — заметил главбух.

— Может, и больше, но лучше не обещать. Обманешь — худо будет, не простят. А мы только на ноги встали… — И, взглянув на главбуха, вдруг заговорил громко, точно желая пресечь возможные возражения: — Если бы еще комбайн уборочный был в порядке, а то поломки, сваривать надо, к соседям ехать за трансформатором. Опять время! А тут эта путевка…

Он уныло и как-то просяще взглянул на жену, но та отвела глаза.

Снова стукнула дверь в прихожей. На сей раз без музыки, без топота. Лишь робко скрипнула половица. Биреза, выбежавшая в сени, позвала:

— Брагим…

Председатель поднялся. Он был бледен, даже глаза потемнели. Нашарил шапку, сказал:

— Ну вот, плохо… — И медленно вышел…

Иван Иваныч пытливо взглянул на Хасана Резвановича, ковырявшего вилкой помидор.

— Такая жизнь, — сказал главбух, — налево свадьба, направо слезы. Тракторист умирает. Рак.

Стало слышно, как позванивают от ветра стекла.

— Вместе колхоз поднимали, — Резваныч взял чайник, взболтнул остатки: — За тракториста! Какой человек! Операцию сделали, доктор сказал: близко бензина не ходи, отдыхай. А он на трактор сел, за день поле картошное спахал. Потом лег, больше не встал…