Мои знакомые

— Я, брат, чего только не варил, кроме борща. Борщ старуха варит. Наверное, подогревает уже в третий раз, меня дожидаючись, а я с тобой канителюсь. А ты спокойно покурить не даешь. Будет тебе крепость, хоть на танк ставь, не то что в экскаватор.

Закончили работу поздно. Старик, вздохнув, сказал:

— Завтра испытаешь, а сейчас по домам, хоть бы такси поймать.

Николай Иваныч, оставшись один, зорко оглядел сварку — с трудом обнаружил следы шва. На душе полегчало…

Он шагал по вечернему цеху, прислушиваясь к мерному гулу станков, наметанным глазом охватывал поблескивающие в ящиках горки деталей — вторая смена в разгаре. Думал о том, что еще покажет завтрашнее испытание. Но, что бы ни показало, придется сделать еще один образец — дубль не помешает, и, значит, им с Русловым придется опять поморочиться.

В бытовке он увидел какого-то парня, дремавшего в углу. Сашка? Он подошел, постоял немного, переминаясь, глядя на парня; от ресниц на худые скулы легли тени, волосы копной свисали на глаза.

— Чего домой не идешь?

— Мать жду, — буркнул Сашка, не открывая глаз.

«Мать у него сверловщица, наверное, и без Сашки домой дорогу бы нашла, — подумал Поликарпов. — Но каков норов! Сам напортачил, и сам еще дуется, надо же…» Он присел рядом, сам не зная зачем, вытянул ноги. За день прямо гудели от беготни. Не хотелось ему садиться, и говорить не о чем — устал…

— Мать, значит, а я думал — девушку. Есть, поди?..

— Нет, поди… Пока нет.

Смотри, еще огрызается. Он скосил на Сашку глаза.

— И не будет в ближайшее время.

— Это почему? — вскинулся Сашка.

— Патлы эти портят тебя.

— Да? Может, еще общественное мнение организуете, на собрание вытащите?

— Может, и вытащим, среди людей живешь. Считаться надо.

— Поздновато взялись. Давно все носят. Телевизор смотрите!

Поликарпов рассмеялся, уж больно забавно выглядел рассерженный Сашка, точно встрепанный петух после дождя.

— Чудак, в самом деле не идет тебе грива! Понимаешь, редка, смотреть не на что. Мне вот кепка не идет, я в ней как кастрюля с крышкой. Потому шляпу ношу. Вкус надо иметь… Ну ладно, как знаешь, пошел я…

Сашка сделал невольное движение, словно бы тоже порываясь подняться, но лишь насупился, оставаясь на месте. И Николай Иваныч только сейчас сообразил — никакой матери Сашка не ждет, она у него в первой смене, давно дома.

«Меня, что ли, он ждал?»

Остановился, спросил:

— У тебя ко мне дело — говори, не жмись. Ну ладно, я тебе одно скажу. Носи свои патлы, можешь хоть копну на голове пристроить — «как у всех». Но и работай, как все. Не нагораживай мне брака. Надо все-таки считаться с людьми. Год трудный, пятилетку жмем до срока! Что? Лозунгами кидаюсь? Это все руками людскими делается, а ты всех подводишь. Будет еще трудней — новые корпуса осваивать…

— А если обрыдло…

— Что?

— Одно и то же фрезеровать. Надоедает. Всю неделю одно и то же, вроде манной каши…

У Поликарпова даже дыхание прихватило — он тяжело взглянул на Сашку, отвернулся и пошел.

Дома, уже засыпая, спросил жену:

— Что-то Маринки не видно. В кино, что ли?

— У себя, заперлась… У них, видите ли, все девчонки в клетчатых юбках, а у ней нету… И сразу в слезы — слова поперек не скажи. Надо же! Я ей наподдала, отец, говорю, придет — еще добавит.

Знакомое дело… Он вспомнил Сашку, нервное лицо, блестящие от обиды глаза. Что за народ? Воспитание тонкое, что ли? Да нет вроде бы. Откуда что берется… Мода? Раньше и слова-то такого не знали — мода. Все как-то проще, без пустяшных этих переживаний… Переживал, когда есть было нечего. Война была, в семье их три брата, один за другим ушли на фронт, он, Колька, — мамкин кормилец. Изворачивались как могли, на брюкве жили, картошка — праздник. Совсем пацаном на трудфронт пошел, пилил пни для противотанковых заграждений, окопы рыл…

После войны пошел в гараж слесарем, на братово место. Машин было раз, два и обчелся, гробы — не машины. Вспомнилось, как взялся однажды поставить на ноги трофейный «фиат». Вместе с мастером они его спасали, новый мотор бензиновый вместо дизельного смонтировали. Мастер на что дока, и тот поначалу не верил, что получится толк из этой затеи — все-таки тяга меньше, сложный крепеж, перемонтировка. А он, Колька, чувствовал — получится, сам не зная почему. И не выходил из гаража. Бывало, до поздней ночи возился, опробовал — получилось-таки. Тогда его имя впервые назвали на митинге в день Октября. Премию дали, талон на ботинки… Вот радости было!

— Не спишь? — спросила жена. — Неприятности какие?

Он улыбнулся:

— Ладно, купи ей юбку, пусть радуется… Ты куда?

— Я сейчас… Скажу, что разрешил, не спит небось.

На другой день Николай Иваныч проснулся засветло, ел, не ощущая вкуса, и в трамвайной толчее, зажатый под бока, думал все о том же — только бы выдержал испытания этот легонький корпус! Все надо продумать; если сорвется хоть одно звено, потом поди все связывай, доказывай, что это случайность, главное — ничем не опорочить новшества, тогда… тогда можно за него и побороться.