Мой знакомый медведь: Мой знакомый медведь; Зимовье на Тигровой; Дикий урман

Сидящий в стороне лисенок вскочил и, навострив уши, стал смотреть в кусты. Все, как по команде, тоже подняли головы. Кое‑кто, то ли радостно, то ли виновато, замахал хвостиком. Вот все запрыгали и завизжали! Из кустов вышла лиса. В ее зубах был грузный, отливающий металлом тетерев. Она положила его, и тут же в него вцепились зубы лисят. Вдруг резкий свист!

Лиса в кусты, лисята в нору, а к брошенному тетереву подбежал Росин.

— Не делом занялся, — говорил потом Федор. — Ишь как промышлять задумал. У лисят стащил. У птиц отобрал. Прилети парой, они бы тебе глаза повыдрали.

— Сырым, что ли, есть будем? — Росин держал в руках чисто ощипанного тетерева.

— Сырым придется. Что, не вкусно?

— Голод меняет вкусы.

Федор принялся неторопливо жевать сырое мясо.

— Самим промышлять надо. Тут карасей пропасть.

Наутро, лежа на спине, Федор показывал Росину, как плетется верша.

— А туг вот так прут загибай. Смекаешь?

— Ясно. Мальчишкой сам корзинки плел. Тут почти также.

Долго сидел Росин среди вороха прутьев, вплетая их в вершу.

…Наконец нож в ножны, вершу на спину — и к озеру. Вдоль берега темно–серая полоса из погибших комаров или каких‑то похожих на них насекомых. Местами эта полоса — метров четыре–пять шириной.

«Тут не то что караси — киты кормиться могут», — подумал Росин, прикидывая, куда бы поставить вершу.

Неподалеку виднелась упавшая сосна. Ствол над водой, вершина в озере, и как раз там, где в тростниках расходились круги от крупной рыбы.

С вершей на спине Росин тихонько переступал по стволу. Добрался до вершины, утопил вершу и повернул обратно.

У самого берега, в тине, зашевелился над водой плавник большого карася. Но вот черная толстая спина повернулась — карась мог уйти. Росин всем телом ухнул на него. Подняв грязное от тины лицо, быстро шарил под собой. Но карася не было. Росин встал. Отряхнул лохмотья тины, а под ногами — бульк! И перепуганный карась, лежавший рядом, метнулся в сторону. Росин за ним. Вот он! Цап! Да где там — только тина.

— Ты чего, Федор, такой хмурый? Опять нога? — спросил Росин, выжимая рубаху.

— Нет, паря, как не шевелишься, особо не болит. Нескладно получилось… Искать ведь будут. Весь Черный материк обшарят — и нету. Хлопот‑то людям! А мы вон где — в другой стороне вовсе.

— Подожди, Федор, почему же в Черном материке искать будут? А письмо?

— Нет письма… Помнишь, в одном месте особливо полыхало? Так это навал сушняка возле протоки горел… А письмо, сам знаешь, с ней рядом было.

— Почему же ты мне сразу не сказал об этом?

— Кто же знал, что эдак приключится? Вернулись бы к сроку, почто и письмо нужно.

— Вот, значит, как. Никто не знает, что мы здесь! И нечего надеяться на чью‑либо помощь… Нога заживет в лучшем случае месяца через два. Но ты же говорил, что спадет вода и отсюда не выбраться?!

— Верно, в ту пору и со здоровыми ногами отсюда не уйдешь… Добро бы хоть припас был. Дожили бы до той весны.

Росин опустил на землю скрученную, не выжатую до конца рубаху и сел с ней рядом.«Дела…»

Возле речки, в зарослях черемухи, вовсю распевал соловей- красношейка.

— Нет, тут оставаться нельзя. Надо во что бы то ни стало найти лодку — и назад… Положу тебя в долбленку, как‑нибудь выберусь.

— Полно, вдвоем с топорами насилу прорубились… Только если одному тебе выбраться… Скажешь там… Может, самолет пришлют.

«Может быть, правда, выбраться одному? Вылетит вертолет и заберет его. Но как же он туг один? В лучшем случае доберусь недели за две. Что он будет делать? Шевельнуться не может. И есть нечего… Нет, тогда он так и останется в этом шалаше».

— Нет, Федор, одному тебе оставаться нельзя.

Федор не ответил. Он лучше Росина понимал, что означало остаться одному.

«Ну вот, Оля, и сбылись твои тревоги, — думал Росин. — Мы, кажется, действительно попали в незавидное положение. Никто не знает, где мы… А мы за сотни километров от людей, за топями, без ружей, без одежды и даже без огня… Вдруг у Федора начнется гангрена? Ведь здесь и паршивенький аппендицит смертелен».

Глава седьмая

Ветерок сдувал с елок зеленый туман. Все тихие затоны озера припудрила пыльца цветущих елок. В тайге сильно пахнет еловая пыльца. Сколько Вадим ни бывал в экспедициях, каждый раз, вновь попадая в тайгу, он не переставал дивиться этим не знающим границ дебрям, этим рекам, с тысячными стаями дикий гусей на плесах, этим бесчисленным, кишащим рыбой озерам. Сравнивать все это с какими‑нибудь лесами или озерами в обжитых местах — все равно что сравнивать перевернувшую лодку щуку с каким‑нибудь несчастным пескарем.

— Почто на лесину лазил?

— Смотрел, не дымит ли где. Чем черт не шутит. Вот бы и огонь… Знаешь, Федор, посмотрел сейчас сверху: ни конца, ни края тайге. Кажется, и не выбраться отсюда.

— Выберемся. Руки только не опускай. Никто не привез сюда, сами пришли. Сами и выйдем.

— Как у тебя нога?

— Да вроде бы ничего.

— Давай посмотрим.

— Опять тревожить?

— Шины снимать не будем. Может, так что увижу.

В местах, которые можно было осмотреть, нога выглядела нормально.