Мой знакомый призрак

– Знаешь, на что это похоже? – Жест Никки получился весьма выразительным. – На стимулирование деградации человека посредством простого развращения Адама и Евы. Чем больше стран и народов живут по единым законам и правилам, тем легче дьявольским силам установить контроль над миром: для этого достаточно подчинить себе одну-единственную душу. Ну или, применимо к Совету министров Евросоюза, пару сотен душ. Так что попытки некоторых членов правительства склонить нас к интеграции означают, что они продались сатане и действуют по его воле.

Я еще раз напряг извилины.

– А при чем тут цены на акции?

– Это сатанинская награда за послушание. Всякий раз, когда его рабам удается приблизить план к завершению, он увеличивает стоимость их акций, таким образом создавая давно обещанный рай на Земле.

Приятель не сводил с меня глаз, явно ожидая какой-то реакции.

– Ну, Никки, не знаю… – тянул время я. – Индекс Лондонской биржи – показатель довольно сложный, верно? Зависит от огромного множества компаний, компании – от директоров, директора – от бизнес-планов… Плюс еще инвесторы со своими корыстными целями…

– Мать твою, Фикс! – разозлился Никки. – Конечно, показатель сложный! Я же не говорю, что индекс поднимается или падает по мановению руки дьявола! Сатана действует не сам, а через ставленников. Отсюда и временная разница амплитудных скачков. Работай дьявольская система без сучка без задоринки, результат был бы моментальным, согласен? Так что ты только подтверждаешь мою правоту.

– Ну, мне бы хотелось еще раз все обдумать, – осторожно сказал я, присаживаясь на столик, где стоял принтер. Модель хоть и лазерная, но старая и громоздкая, так что ягодицы пришлось уместить буквально на нескольких квадратных сантиметрах. – Никки, я хочу попросить об одолжении.

– В чем дело? – Мой приятель тут же стал подозрительным. Он отлично понимает, что я пришел не нюхать вино и болтать, но никак не может смириться с тем, что отношения у нас, ио сути, коммерческие.

– Мне тут работа подвернулась.

– Какая работа?

– Обычная.

Никки взял со стола бутылку и с явным вызовом стал рассматривать этикетку. Урожай 1997 года, дешевым это вино точно не назовешь.

– Мне казалось, ты бросил громить призраков.

– Я снова начал.

– Понятно. – Вино если и умаслило Никки, то ненадолго. – Понадобятся еще две таких бутылки. А еще, помнится, ты рассказывал, что у какого-то парня с Портобелло-роуд есть Эл Боули и Джеймс Рис Юроп на одной пластинке Берлинера?

Я поморщился.

– Да, рассказывал, но знаешь, я в правительство не вхожу, так что дьявол индекс моих акций вверх не тянет. Или вино, или пластинка, а не все вместе.

Никки изобразил обиженную несговорчивость.

– И что ты ищешь?

– Молодую женщину. Возрастом чуть за двадцать. Темноволосую. Из России или Восточной Европы. Убитую в районе Юстона. Ну, она была убита или трагически погибла, но в результате насилия и внезапно.

– Временной промежуток?

– Даже не знаю… Летом. В июле – августе.

– Поздравляю, Фикс! – фыркнул Никки. – Менее точных сведений ты мне еще не давал. Ну, подкинь еще что-нибудь! Цвет глаз? Телосложение? Особые приметы?

Вспомнилась туманная красная вуаль, застилавшая поллица призрака.

– Нет, это все, – сказал я, а потом, скорее для себя, чем для него, добавил: – Хотя… может, ей лицо разбили…

– Пластинку.

– Что?

– Я выбираю пластинку Берлинсра. Но смотри, чтобы была настоящая, с настоящим Элом Боули, а не с Кеппардом,[21] играющим в стиле Боули. Все равно ведь сразу узнаю!

– Пластинка настоящая! – заверил я. Для меня все эти исполнители – только имена, сам предпочитаю наш английский панк и брутальный альт-кантри, В джазе разбираюсь ровно настолько, чтобы выбрать хорошую пластинку для Никки.

– Фикс, знаешь, в чем твой величайший грех? – поинтересовался приятель, уже задавая параметры в темно-сером окошке безымянного мета-поисковика, – Догадываешься, за что попадешь в ад?

– За онанизм? – отважился предположить я.

– За богохульство. Близится конец света, и Господь пишет об этом на земле и небесах. Восстающие из могил мертвецы – знамение; я знамение, а ты не желаешь меня читать. Не желаешь видеть, что в происходящем заложен глубокий смысл. Или великий план. Апокалипсис, великая книга Откровений Иоанна Богослова, для тебя что сборник правил дорожного движения. Поэтому Господь и отвернулся, поэтому в конце концов ты сгоришь в адовом огне.

– Правильно, Никки, – кивнул я, уже направляясь к двери, – я сгорю, а ты загоришь. Ибо так предначертано свыше. Ладно, позвони, если что-нибудь найдешь.

На Хоу-стрит я вернулся в самом мрачном настроении. В тираде Никки было нечто, разбудившее неприятные воспоминания, а именно слова Асмодейа, утверждавшего, что я упущу свой шанс, потому что задаю не те вопросы.

Ишь, взяли моду критиковать!