«Кто-то подсунул мне записку, будто Борис Липец тоже участвовал в избиении Юры Семенова. Встречался с обоими братьями Липец. И вот что удивительно: простой клочок бумаги с прыгающими каракулями неожиданно превратился для меня, с одной стороны, в мучительную загадку, а с другой, в своего рода измеритель человеческого достоинства. Липец помянул Волобуева. Неужели это его работа?»
Самым примерным из девятого для Владимира Андреевича казался Волобуев. Женька отлично знал литературу, в классном журнале по этому предмету у него не переводились пятерки. Он и читал много. Однажды завел с Глазковым речь о Ремарке, принялся толковать о потерянном поколении, все перепутал — философ из него был никудышный.
Анна Львовна с каким-то восторгом сказала:
— Что за диво, этот ваш Волобуев! Добрых полчаса рассказывал о Миклухе-Маклае! Даже то, что я не знаю!
Недавно у Глазкова была с ним встреча на рынке. Погода после праздника круто переменилась, подули северные ветры, ударили ранние бесснежные морозы. А мороз без снега — неприятен и непривычен, чувствуешь себя нехорошо. Владимир Андреевич купил в павильоне мяса и направился к трамвайной остановке. Выйдя из ограды рынка, нос к носу столкнулся с Женькой Волобуевым. Женька вел под руку пьяного мужика, уже пожилого, небритого и одетого легко — в замызганную телогрейку, в ботиночки и старую-престарую шапку. Он не заметил было Глазкова, потому что глядел вниз. А когда поднял глаза и увидел учителя, смутился, поздоровался неестественно громко:
— Здравствуйте, Владимир Андреевич!
Глазков кивнул в знак приветствия головой и направился к выходу. Но старик загородил ему дорогу и заплетавшимся языком проговорил:
— Здравствуйте… Женька и я… Идем… Да…
Он поднял правую руку на уровень плеча, это ему удалось с трудом, и пошевелил указательным пальцем, приглашая Глазкова поближе к себе для секретного разговора. Глаза у него гноились, на губах запеклась пена. Владимир Андреевич резко спросил:
— Что вам надо?
— Женька и я… Горит, вот тут… Пятьдесят копеек, а? Не хватает… А тут горит!
Пока Владимир Андреевич сосредоточил внимание на старике, Женька Волобуев исчез. Нет, не исчез. Владимир Андреевич увидел его спину. Ссутулившись и глубоко засунув руки в карманы пальто, он торопливо шагал в город, стараясь поскорее спрятаться за прохожих.
Эта встреча удручающе подействовала на Глазкова.
На занятия в тот день Женька не явился. А назавтра он вел себя стесненно — так, будто переживал за вчерашнюю встречу. Владимир Андреевич после урока отозвал его и спросил:
— С кем вчера был?
— Да так… Один… старикан…
— Зачем же бросил пьяного среди дороги?
— Ну, его! — обозлился Женька, но, спохватившись, умерил пыл и добавил: — Надоел.
Но кто был старик, Женька скрыл.
Настенька, случайно подслушавшая разговор, подошла потом к Владимиру Андреевичу и сказала:
— То отец был его. В телогрейке? Такой сгорбленный? Да? Точно, Женькин отец. Он стесняется говорить.
— Отец? — Владимир Андреевич удивился.
— Пьяница, все пропивает.
— А мать?
— Матери у Женьки нет.
Владимир Андреевич после уроков задержал Волобуева и спросил:
— Ты почему обманул меня?
Глаза у Женьки метнулись в сторону, потом спрятались за густые ресницы. Шея побагровела. Странно: у него краснела только шея. Ничего не ответил Женька. Стоял, как вкопанный, и косил глаза вбок.
Глазков отрывисто сказал:
— Можешь идти.
В учительской Анна Львовна лукаво повела глазами на Глазкова и обратилась к нему:
— Послушайте, циркулируют упорные слухи, будто вы очень любите ходить по квартирам учеников.
— Почему же слухи?
У Анны Львовны над верхней губой чернел нежный пушок, губы в меру подкрашены. Глазков подумал про себя, что географичка безмерно любопытна, однако это любопытство его не раздражало, и улыбнулся своим мыслям.
— Чему улыбаетесь?
Вы не ответили на мой вопрос.
— Он слишком трудный для меня, — шутливо отозвался Владимир Андреевич. — Надо собраться с мыслями, все взвесить…
— А еще говорят, будто вы хлопотали за Пестунов и те получили квартиру?
— Опровержений не будет.
— И вы уверены, что без вас нельзя обойтись?
— Я так не считаю.
— Значит, вам больше всех надо?
— Нет, меньше всех. Устраивает?
На педсовете Лидия Николаевна поругала Глазкова за отсев учеников из девятого — с начала года бросило учиться четверо.
Анна Львовна подмигнула Глазкову и написала записку:
«Доходит, наконец, до вас? У нашего «узурпатора» хорошим никогда не будешь. То-то!»