Мой знакомый учитель

— Именно! — засмеялся Владимир Андреевич, видя, в какое недоуменье повергла эта встреча Мельникова. Но тот, кажется, уже пришел в себя, убедился, наконец, что перед ним сидит действительно сержант Глазков, а не кто иной, и страшно обрадовался. Протянул к нему руку и закричал так, что обратил на себя внимание всех:

— Дорогой ты мой сержант! Дай-ка я тебя поцелую, родной ты мой человек!

И он заключил Глазкова в железные объятия. Люся засуетилась. Она подумала, что буйная радость отца внесла неловкость в общую застольную обстановку, и сказала громко:

— Папа, ты уже пьян!

Мельников освободил Владимира Андреевича от объятий, рукой смахнул с глаз слезу и возразил твердо и совершенно трезво:

— Ничего подобного! Я еще не пьян. Но знаешь, кого я встретил? Нет, ты не знаешь, кого я встретил. Тебе он только учитель, а мне больше — друг, однополчанин, и не просто однополчанин, а герой в полном смысле слова.

— Это вы зря, — сконфузился Владимир Андреевич. — Так сразу да при всех.

— Неправда разве? Погодь, а где твоя Звезда? Почему я на твоем пиджаке не вижу Золотой Звезды?

— Никакой у меня Звезды нет.

— Вот оказия какая! И ты ничего про Звезду не ведаешь?

— Ничего.

— Да, да… Тебя ж считают… Но это мы поправим! Завтра же и поправим!

— Папа! Объясни, пожалуйста, никто ж ничего не понимает, — снова вмешалась Люся, и только теперь Владимир Андреевич обратил внимание на то, что за столом разговоры смолкли, гости и хозяева внимательно слушают их с Мельниковым диалог. У Лены пылали щеки, она перебирала в волнении кисточки скатерти и глядела на свои руки. Владимиру Андреевичу сделалось неудобно от любопытных взглядов. «Смешно прямо: из обыкновенного смертного превратился в необыкновенного. И всем стало вдруг интересно: а как выглядят необыкновенные люди? Нет, ничего не напутала Марфа Ильинична, новость до нее долетела быстрее, чем до меня. Бывает и так».

— Объяснять долго.

— Рассказывайте!

— А может, не нужно? — взглянул на Мельникова Владимир Андреевич. — Вроде неудобно…

— Все удобно. Но чтоб рассказ лучше клеился, налей-ка нам, мать, еще по рюмочке. Хозяева дорогие, угощайте и других.

Мельников поднял свою стопку, чокнулся с Глазковым и проникновенно сказал:

— Сто лет жизни тебе, сержант! Жить тебе долго-долго, потому как тебя уже однажды похоронили, а ты выжил.

— Спасибо! — растроганно проговорил Владимир Андреевич. К нему тянулось чокаться сразу несколько рюмок и стопок, его стопка весело позвякивала о другие. Он встретился взглядом с Леной, улыбнулся ей и выпил. Сел.

Мельников двумя пальцами — большим и указательным расправил усики, кашлянул и начал, усаживаясь рядом с Глазковым. И вот что он рассказал…

— Полк наш квартировал недалеко от границы, в Западной Белоруссии. Потрепал нас фашист в первые дни, но и мы ему всыпали порядочно, ого, было дело, верно ведь, сержант? Попятились мы, однако, на восток, сила за фашистами была, целые полчища лезли с танками, бомбами засыпали нас с воздуха. Горько пришлось, чего тут скрывать, многих боевых товарищей потеряли мы в боях. Укрылись в Пинские болота. По болотам, голодные и мокрые, без сна, еле живые добрались к своим. Да, туго было, что и говорить, верно ведь, Володя?