Моя Антония

В тот день необычайно разрезвились кролики. То и дело они появлялись рядом с нами и стремглав неслись вниз, в лощину, будто играли в какую-то игру. Но крошечные жужжащие обитатели травы уже все погибли — все, кроме одного. Пока мы лежали на теплом пригорке, из бизоновой травы с трудом выкарабкалось маленькое бледно-зеленое насекомое и попыталось прыгнуть в кустик бородача. Промахнулось, упало на землю, и голова его поникла между длинными голенастыми ногами, а усики так трепетали, словно оно ждало, что вот-вот кто-нибудь" его прикончит. Тони осторожно взяла его в руки, согрела и стала весело и терпеливо утешать на своем языке. И вдруг насекомое запело — едва слышно заверещало надтреснутым голосом. Тони рассмеялась и поднесла его к уху, но я заметил, что на глаза у нее навернулись слезы. Она рассказала, что в ее родной деревне жила старая нищенка, которая продавала целебные корни и травы, собранные в лесу. Если ее впускали в дом и позволяли погреться у огня, она пела детям песни таким же надтреснутым голосом. Нищенку звали Старая Гата, дети радовались ей и припрятывали для нее пирожки и сласти.

Когда противоположный склон начал отбрасывать узкую тень, мы поняли, что пора домой: стоило солнцу спуститься пониже, и сразу становилось холодно, а платье у Антонии было совсем легкое. Но что же нам делать с этим хрупким насекомым, которого мы так опрометчиво вернули к жизни? Я предложил спрятать его в карман, но Антония замотала головой, осторожно посадила зеленого прыгуна себе в волосы и накинула сверху большой платок. Я сказал, что провожу ее до места, откуда виден ручей Скво, а потом побегу домой. Мы не спеша зашагали по прерии, залитой волшебным предвечерним светом, и нам было очень хорошо.

Такие дни стояли всю ту осень, а я никак не мог к ним привыкнуть. Перед нами до самого горизонта, на много миль вокруг, отливала медью красная трава, пылавшая в лучах солнца, которое в этот поздний час светило еще неистовей и ярче, чем в остальное время дня. Желтые кукурузные поля блестели червонным золотом, стога порозовели, от них пролегли длинные тени. Казалось, вся прерия горит и не сгорает, словно неопалимая купина. Это был час победного торжества, триумфального завершения, кончины героя юного и увенчанного славой. Час внезапного преображения, высшая точка прошедшего дня.

Сколько раз мы с Антонией бродили по прерии посреди всего этого великолепия! И две длинные тени — два темных пятна на ржавой траве двигались перед нами или бежали следом.

В тот день мы долго шагали молча, а край солнца спускался все ниже к горизонту, и тут мы увидели на гребне холма человека с ружьем на плече. Он медленно брел, словно сам не зная — куда. Мы бегом бросились за ним вдогонку.

— Папа все время болеет, — запыхавшись, сказала Антония, — посмотри, Джим, его вид плохой.

Когда мы приблизились к мистеру Шимерде, она окликнула его, он поднял голову и огляделся. Тони подбежала к отцу, схватила его руку и прижалась к ней щекой. Только ей удавалось вывести мистера Шимерду из состояния отрешенности, в котором он, по-видимому, постоянно находился. Он отцепил от пояса сумку, показал нам трех подстреленных кроликов и, глянув на Антонию с бледным подобием улыбки, начал что-то объяснять ей по-чешски. Антония обернулась ко мне.

— Татинек делает мне маленькая шапка из меха, маленькая шапка к зиме! радостно воскликнула она. — Мясо — кушать, мех — для шапки. — Она стала загибать пальцы, перечисляя все блага, которые принесут им кролики.

Отец хотел погладить ее по голове, но Антония перехватила его руку и осторожно отвела ее, что-то быстро говоря. Я расслышал имя: "Старая Гата". Мистер Шимерда развязал платок, раздвинул волосы дочери и загляделся на зеленого певца. Когда тот неуверенно застрекотал, мистер Шимерда стал слушать с таким выражением на лице, словно раздалась прекрасная музыка.

Я поднял с земли его ружье — тяжелое и короткое, с головой оленя на курке, — диковинная штука, вывезенная мистером Шимердой с родины. Заметив, что я рассматриваю ружье, он перевел на меня отсутствующий взгляд, и мне, как всегда, показалось, что он смотрит так, будто я где-то на дне колодца. Потом он заговорил серьезно и ласково, и Антония стала переводить:

— Татинек говорит, когда ты большой, он дает тебе свое ружье. Хорошее ружье из Чехии. Оно было у большого человека, очень богатого, таких здесь нет, тот человек имел много поля, много леса, много дома. Папа играл ему на свадьбе, он дает папе красивое ружье, а папа дает его тебе.