— Пожалуй, да. Ты знал их еще в прерии, потому и держишь их сторону ты иначе не можешь. В чем-то ты старше своих сверстников. Думаю, мама сразу изменится, когда увидит, что ты окончил школу и цели у тебя серьезные.
— Если бы вы были молодым человеком, — настаивал я, — вы бы тоже не пошли к "Совам". Вы поступали бы, как я.
Френсис покачала головой:
— Может быть, а может быть, и нет. Мне кажется, я разбираюсь в этих девушках с ферм лучше, чем ты. Тебе всегда хотелось их как-то возвысить. Вся беда, Джим, что ты романтик. А знаешь, мама собирается прийти на ваш выпускной акт. Недавно она меня спрашивала, о чем твоя речь. Ей хочется, чтобы у тебя все прошло хорошо.
Мне самому моя выпускная речь очень нравилась. Я с жаром излагал в ней множество вещей, которые узнал в последнее время. Миссис Харлинг и в самом деле была в Городском театре на нашем выпуске, и, пока я говорил, я почти все время смотрел на нее. Она не сводила с меня умных, проницательных глаз. Потом она заглянула в заднюю комнату, где мы все собрались, получив дипломы, подошла ко мне и сердечно сказала:
— Ну, Джим, ты меня удивил. Я и не думала, что ты можешь так выступить. Все говорил от себя, а не по книжкам.
Среди подарков, полученных мной по случаю окончания школы, был шелковый зонтик от миссис Харлинг с моим именем на ручке.
Я возвращался из театра один. Поравнявшись с методистской церковью, я заметил впереди три белые фигуры; девушки прогуливались под раскидистыми кленами, сквозь пышную июньскую зелень которых пробивался лунный свет. Они поджидали меня и бросились мне навстречу — Лена, Тони и Анна Хансен.
— Ох, Джимми, ты выступал замечательно! — Тони, как всегда, запыхалась от избытка чувств. — Да ни один здешний адвокат не смог бы придумать такую речь. Я так и сказала твоему дедушке. Тебе-то он не проговорится, а нам признался, что и сам не ожидал от тебя ничего подобного. Правда, девушки?
Лена бочком подошла ко мне и шепнула лукаво:
— А почему ты был такой важный? Я решила, ты трусишь. Я все боялась, вдруг ты забудешь, что говорить.
Анна произнесла с легкой завистью:
— Счастливый ты. Джим, вон сколько у тебя хороших мыслей — и ты умеешь высказать их. Знаешь, мне тоже всегда хотелось учиться в школе.
— А я все сидела и думала: вот если б мой папа тебя слышал, Джим! Антония взяла меня за лацканы сюртука. — Когда ты говорил, я почему-то все время думала о папе.
— И я, Тони, думал о твоем отце, когда готовил свое выступление, сказал я. — Я посвятил эту речь ему.
Тони крепко обняла меня, и слезы полились по ее милому лицу.
Когда они уходили, я долго стоял, глядя, как постепенно сливаются с темнотой их белые фигуры. Никогда больше ни один успех не затрагивал так глубоко мою душу.
На другой день после выпуска я перетащил свой стол и книги в пустую комнату наверху, где мне никто не мог помешать, и начал заниматься всерьез. Летом я проштудировал годовой курс тригонометрии и самостоятельно принялся за Вергилия. Каждое утро я мерял шагами свою залитую солнцем комнатку и, глядя вдаль на крутые берега реки и холмистые светлые пастбища, громко декламировал "Энеиду", зубря большие отрывки. Когда по вечерам я проходил мимо дома Харлингов, миссис Харлинг, случалось, окликала меня и звала послушать ее игру на пианино. Она говорила, что скучает по Чарли и ей приятно поглядеть на мальчишеское лицо. А когда мои дед с бабушкой начинали сомневаться, не слишком ли я молод, чтобы ехать в университет, миссис Харлинг горячо меня поддерживала. Дед так уважительно относился к ее мнению, что я был уверен: он никогда не поступит вопреки ее совету.
В то лето я позволил себе отдохнуть только один день. Это было в июле. В субботу я встретил в городе Антонию и узнал, что завтра она, Лена и Тина собираются поехать вместе с Анной Хансен на реку за бузиной — бузина как раз цвела, и Анна хотела сделать из нее вино.
— Анна отвезет нас туда в фургоне Маршалла, в котором он развозит заказы, мы прихватим завтраки повкуснее и устроим пикник. Мы едем одни, никого с собой не берем. Поехали с нами, Джим? Будет совсем как прежде!
Я на минутку задумался.
— Ну что ж, поедем, если я вам не помешаю.