Моя автобиография. Совет молодому торговцу

Рабочие расспрашивали меня, где я был, что это за место и как мне там понравилось. Я очень расхваливал Филадельфию и ту счастливую жизнь, которую я там вел, и подчеркнул, что намереваюсь вернуться туда; когда один из них спросил меня, какие у нас там деньги, то я вытащил пригоршню серебра и рассыпал его перед ними – для них это было редкое зрелище, к которому они не привыкли, так как в Бостоне ходили бумажные деньги[12]. Затем я воспользовался случаем продемонстрировать им свои часы и, наконец (мой брат по-прежнему выглядел сердитым и надутым), я дал им доллар на выпивку и распрощался. Это мое посещение его несказанно оскорбило. И когда впоследствии моя мать как-то заговорила о примирении и о том, что ей хочется, чтобы мы снова были в хороших отношениях и жили в будущем, как братья, то он ответил, что я так оскорбил его на глазах его работников, что он никогда не сможет ни забыть, ни простить этого. В этом, однако, он ошибался.

Мой отец был несколько удивлен, получив письмо губернатора, но он почти ничего не говорил мне о нем в течение нескольких дней. Когда вернулся капитан Хомс, то он показал ему письмо и спросил, знает ли он Кейса и что тот за человек, добавив, что, по его мнению, он поступает не особенно благоразумно, собираясь помочь открыть собственное дело мальчику, который еще только через три года достигнет совершеннолетия. Хомс привел все доводы, какие только мог, в пользу этого плана; но мой отец считал эту затею совершенно несостоятельной и, наконец, решительно отказал. При этом он написал вежливое письмо сэру Вильяму, поблагодарив его за любезно предложенное мне покровительство, и отказался помочь мне открыть собственную типографию, так как я, по его мнению, был еще слишком молод, чтобы мне можно было доверить руководство таким важным делом и оборудование для которого требовало значительных затрат.

Мой старый приятель Коллинс, служивший письмоводителем на почте, пришел в восторг от моих рассказов о моем новом местожительстве и решил тоже отправиться туда. И, пока я ожидал, какое решение примет мой отец, он выехал по суше в Род-Айленд, оставив свое книжное собрание, в котором находились ценные сочинения по математике и физике. Эти книги должны были прибыть вместе с моими и со мной самим в Нью-Йорк; где он обещал ожидать меня.

Отец мой хотя и не одобрил предложение сэра Вильяма, но все же был доволен, что я удостоился такого лестного отзыва от столь важной особы в том месте, где обосновался, и что я проявил такое трудолюбие и бережливость, сумев так хорошо одеться за такое непродолжительное время. Затем, так как он не видел надежды на мое примирение с братом, он дал свое согласие на мое возвращение в Филадельфию, посоветовав мне вести себя там с достоинством в отношениях с людьми, попытаться заслужить всеобщее уважение и избегать пасквилей и клеветы, к которым, по его мнению, у меня была слишком большая склонность; он сказал, что с помощью настойчивости и прилежания и благоразумной бережливости я смогу к тому времени, когда мне исполнится двадцать один год, накопить такую сумму, которая мне позволит открыть собственное дело, и что если мне будет немного не хватать до этой суммы, то он добавит остальное. Это было все, что я смог от него получить, кроме нескольких маленьких подарков, которые он и мать сделали мне в знак их любви, когда я снова отправлялся в Нью-Йорк, теперь уже с их согласия и благословения.

Когда шлюп остановился в Ньюпорте на Род-Айленде, я навестил своего брата Джона, который женился и обосновался там несколько лет назад. Он оказал мне самый радушный прием, так как всегда любил меня. Один из его друзей, некий Вернон, попросил меня, чтобы я получил тридцать пять фунтов наличными, которые ему были должны в Пенсильвании, и сохранил эти деньги до тех пор, пока он не укажет, как ими распорядиться. Он выдал мне на них доверенность. Это дело впоследствии причинило мне немало беспокойства.