Мой шестнадцатилетний сын тоже предпочитает жанр эсэмэс. Мои сообщения он зачитывает друзьям. Это залог наших с ним добрых отношений. Когда он задерживается, я пишу «Хьюстон, у нас проблемы?» «Папа едет домой. Или скажи, когда ты будешь, или – версия для печати». «Рыба уже пять раз умерла своей смертью. Когда домой ужинать?» «С тебя бутылка. Прости, не тебе». «Когда домой? (читать с тревожно-вопросительной интонацией)». «Папа спрашивает – ты как? Хор и норм я уже сказала от твоего имени. Нужны подробности, когда придешь». «Ты ел? Что ты ел? Где ты ел? Там и ночевать оставайся!» «Ты не голодный? Не замерз?» «Или ты отрываешься от девушки и идешь домой, или она прочтет о себе в следующей книге». И ответ: «Мам, это шантаж. И вообще – тебя интересует только мой желудок? Подумай о моей душе!»
Прививка от профессии, или Чего хотят женщины
– Я не могу. Ночью я думаю, днем пишу. Я так привыкла, – объясняла бабушка.
Но мама беспокоилась о ее здоровье и настаивала на каплях.
– Если я буду пить капли, ничего не напишу утром. Не смогу думать. Мне нужна моя бессонница, иначе мне не хватит времени.
Днем бабушка была занята редакционными делами, а ночи посвящала собственному творчеству. Она придумывала идеи для книги или репортажа. Самые лучшие заголовки для статей ей тоже приходили в голову только по ночам.
– Я же хожу в темноте, никому не мешаю, – говорила бабушка, но мама подарила ей сначала торшер, а потом ночник. Бабушка благодарила, но никогда не включала ни тот, ни другой.
Когда мама была молодой, бабушка мечтала передать ей страсть к профессии. И всячески привлекала к делам редакции. Она даже пошла против своих принципов – а больше всего на свете бабушка не терпела кумовства – и устроила свою дочь стажером в редакцию. Мама продержалась на работе где-то месяц с небольшим.
Ей в помощь бабушка назначила младшего корреспондента Романа. Тот немедленно влюбился в свою подопечную и слова ей поперек сказать не мог. Все статьи писал за маму Роман. Бабушка, конечно, все знала, но не оставляла надежд пробудить в дочери творческую жилку.
– Поедешь в соседнее село. Там коровник. Дают такие показатели по дойке, что об этом нельзя не написать. Передовики производства. Уникальная технология. Напишешь заметку, – объявила бабушка маме.
– Я не хочу к коровам, – сказала мама.
– Ты репортер. Мало ли куда ты хочешь ехать, а куда не хочешь. Надо. Без репортажа не возвращайся.
– Роман со мной поедет?
– Да, он поедет с тобой. Но только потому, что речь идет о важном материале. Статью напишешь ты, а не Роман, и текст должен лежать у меня на столе утром. И учти, я знаю, как пишет Роман. Он будет тебя контролировать, но не вмешиваться.
Мама не стала напоминать бабушке о том, что у нее в жизни было только два страха – она панически боялась гусей и коров. С возрастом появился еще один – высоты. Наша московская квартира находилась на восьмом этаже, и мама никогда близко к окну не подходила. Если надо было задернуть занавески, она всегда просила меня. Помыть окна даже с внутренней стороны для нее казалось немыслимым испытанием, их тоже мыла я. Отчего-то мама не боялась, что ребенок может вывалиться. Я совершенно не боялась высоты – и мне нравилось мыть окна. Два раза в год – весной и осенью – под нашими окнами собиралась толпа народу и соседи начинали звонить в милицию, сообщая, что маленькая девочка стоит в раскрытом настежь окне. После очередного милицейского рейда мама все-таки додумалась просить мыть окна или соседок, или «службу быта».
Откуда у нее появилась последняя фобия, я не знаю до сих пор, зато про гусей и коров мама мне рассказывала. У бабушки жил гусь Руслан (ей нравилось это имя. Я застала кота Руслана, петуха Руслана и козла Руслана, правда, не нашего, а соседского. Но поскольку он пасся у нас в огороде, то считался вроде как общим). Как считалось общим и персиковое дерево, которое росло на соседском участке, но главной своей веткой, на которой вызревали лучшие плоды, клонилось в нашу сторону.