Моя большая маленькая тайна

Прихожу в себя, лежа на траве все в том же парке и первое что я вижу, открыв глаза, перепуганное лицо нашего охранника, который склонился надо мной и пытается привести в чувства.

Он одновременно разговаривает по телефону и сбивчиво объясняет Алексу, что случилось. Я чувствую, как ужасно болит голова и ломит виски, но по обрывкам разговора вспоминаю, что произошло и на меня обрушивается настоящая паника, которая переходит в истерику.

Я не помню, как попадаю домой, даже тот момент, когда приезжает Алекс особо не отпечатывается в моей голове, там сейчас пульсирует только одна ужасная мысль, что у меня похитили ребенка.

Я постоянно плачу, реву в голос, заламываю руки в не проходящей истерике. Ничего не могу толком объяснить Алексу, но за меня это делает охранник, я так поняла, он все-таки шел за мной, но был на определенном расстоянии, поэтому не успел нам вовремя помочь. Да и не смог бы он там один справиться.

Алекс не выдерживает моего самобичевания, вызывает медсестру, которая все время колет мне успокоительное, а я не хочу спать, не могу отсутствовать сейчас, когда вопрос касается моего ребенка.

Дальнейшие дни для меня сливаются в одну беспросветную тьму, потому что без лекарств я не могу держать себя в руках, я то прихожу в себя, то проваливаюсь в бездну. Не понимаю толком сколько прошло времени и какой сегодня день, понимаю только, что моего сына до сих пор не нашли, хотя Алекс подключил все свои связи. Никакого просвета в этом деле, никакой зацепки. Ни я, ни охранник не запомнили даже номеров машины, на которой увозили моего ребенка.

Я в очередной раз прихожу в себя на диване, в гостиной с ледяной тряпкой на лбу, потому что постоянные слезы вызвали у меня не проходящий приступ мигрени, в этот момент слышу приглушенный голос Алекса, он с кем-то разговаривает по телефону. С трудом приподнимаюсь, осторожно встаю и иду к дверям.

— Я так и думал, что это он, — слышу глухой голос за дверью, — у него ко мне такие требования, которые я не смогу выполнить.

Я заваливаюсь на бок, потому что от всего услышанного меня не держат ноги, задеваю маленький столик и опрокидываю его вместе с вазой на пол. Алекс тут же прерывает разговор и бросается ко мне.

— Ты знаешь, кто это, — со слезами кричу на него, — скажи мне правду. Как ты мог скрывать это от меня?

— Марина, успокойся, — ловит меня за руки, но я вырываюсь и пытаюсь оттолкнуть его. Не хочу сейчас никакого контакта с ним.

— Как ты мог? Это же мой сын! Мой ребенок!

— Марина, я знаю кто это. Но я пока не могу ничего сделать. Пока не могу. Нужно время.

— Рассказывай, — громко выкрикиваю, — все рассказывай.

— Это мой давний конкурент и злейший враг. Сегодня мои безопасники установили, что это он.

— Что ему нужно? — всю мою грудную клетку заполняет паническое чувство страха.

— Он хочет весь мой бизнес, все, что у меня есть, включая прииски, которые принадлежат моей семье уже много лет.

— Причем здесь мой сын? Это же не твой ребенок, — вырывается из меня хрипами, голос окончательно сел от крика.

— Видимо, он думает, что мой, — упавшим голосом отвечает.

— Что нам делать? — задаю вопрос с надрывом, с последней надеждой, но уже заранее понимаю, что выхода никакого нет. Это беспросветный тупик. Это конец.

Я сползаю на пол, потому что все силы ушли на выяснение ситуации, закрываю лицо руками и кричу, окончательно срывая голос. Просто кричу в тишину дома от ужаса, от боли, от отчаяния.

— Пожалуйста, не плач. Мы найдем выход. Я найму лучших людей, они спасут ребенка.

В этот момент звонит телефон Алекса, так неожиданно и так громко, что производит эффект разорвавшейся бомбы. Я мельком вижу, как темнеет его лицо и замираю рядом без движения.

— Да, — отвечает напряженным голосом.

Он несколько минут внимательно слушает, потом зажмуривается и резко опускает руку вместе с телефоном. Так, словно ничего уже нельзя сделать.

— Что? — шепчу из последних сил.

— Он дал мне три дня.

— А что потом? — уже чувствую, как мое сердце сжимается в груди, растекаясь острой болью по всему телу.

— Он пришлет его нам по частям.

Я зажимаю ладонью рот и вою, как раненное животное. Я не переживу эти сутки. Просто не переживу.

— Мне не хватит этих трех дней, даже чтобы переоформить все документы на себя. Прииски и часть бизнеса принадлежит отцу.

Я чувствую острую нехватку кислорода, подступающую тошноту и снова проваливаюсь в липкую вязкую черноту.

***

В следующий раз, когда я выныриваю из забытья за окнами темно, в комнате царит полумрак, я немного приподнимаюсь на диване и пытаюсь сесть. Голова сильно кружиться, но нужно собрать в себе все силы и начать делать хоть что-нибудь.

Беру телефон и набираю тот номер телефона, который думала, что забыла навсегда. Нужно поговорить с Егором, пора ему узнать всю правду. Не знаю, что он сможет сделать в такой безвыходной ситуации, но мне больше не к кому обратиться.

— Егор, — начинаю говорить после того, как он берет трубку, и с силой зажмуриваюсь, — Нам нужно срочно поговорить, — на этом мой голос садится, и я начинаю всхлипывать, — ты где сейчас? Далеко?