Моя борьба

Сами они в основном были из довольно средних советских семей, где часто воспитывались одной матерью — работающей с угра до вечера, женщиной без образования, старающейся все дать своей дочурке, которая на славу удалась. «Вся в этого кобеля характером? — поминали они супругов. — А мордашкой в Соньку» — и вспоминалась сестра Соня (Вера, Таня, Шура), у которой жизнь не удалась. Но эти девчонки не собирались мотать и прогуливать свою красоту! Они уже с 17 лет начинали устройство жизни. Многие из них приезжали в Москву из пригородов. Но не для поступления в техникум или кулинарное училище. Они подучивали английский язык и совершали свои первые забеги на «Интурист». Надо сказать, что по природе своей они были довольно смышлеными и способными девками, и желание ни в коем случае не походить на мать толкало их на подвиги. Они буквально на лету хватали всяческие жизненно необходимые знания и быстро овладевали иностранными языками — «липстик, шопинг, презент, куанто коста, пассо проваре, хандред долларз, этсетера»^[71]. Самым же главным знанием в жизни было правило — мужчина дает. Это вовсе не касалось только интимных отношений. Всего в жизни. А у многих вообще перерастало в «мужчина должен дать!»

«Мужик должен работать! Зарабатывать»» — слушала Машка их девичьи беседы, сидя у подружки-пьянчужки на кухне. Они лопали фрукты — «для кожи надо. Я ехала с одной бабой в Москву, так она всю дорогу мазалась авокадо, огурцом, клубникой. Сидела как монстр, из купе не выходила». А Машка представляла себе мужиков, которые должны работать, и в ее воображении они почему-то представлялись какими-то гориллами. Что-то делающими, прыгающими. «У-у, для моей лилипуточки, метр семьдесят восемь! У-у!» — пот струится по горильей шерсти, а он что-то строит, строит (в воображении у Маши это что-то всегда было из кубиков — под влиянием телепередач о дрессировке горилл, видимо), и Машке было… неловко. Может, и не напрасно ее называли трансвеститом. Во время таких вот девичников она себя ощущала неполноценной женщиной. Ее очень смущало, что вот за эту разницу между ног ей должны что-то дать. А девки очень нагло об этом заявляли и просто требовали. Надо сказать, что они, конечно, были привлекательными женщинами и с хорошим вкусом. Все относительно, конечно, — Машке их вкус казался мещанско-буржуазным. Зимой они всегда ходили в сапогах. Это, видимо, были пережитки советской жизни — там сапоги очень трудно было купить, а уж модные-то… Так что первым делом за границей они обзаводились кучей пар сапог. Кучей шелковых блузок. Эти девки знали про магазины все — где когда распродажа, где без бирок, где закрывают и ликвидация, про все эти «Ключи к распродажам», «Овцы о пяти ногах», «Распродажа в Моде». У них у всех были норковые шубы. Обязательно. Без шубы не было жизни. И кольца с брюликами — так ласково и пренебрежительно они называли бриллианты.

Умение хватать на лету помогало им в знакомствах со всякими ПэДэЖэ, зам. директорами, президентами и все такое прочее. Эти мужчины очаровывались русскими Настасьями Филипповнами, блистающими иногда именами Мишеля Фуко или Сартра. Да, они могли так вот, запросто, сидя в «Бофинжер», сказать — о, какой череп, прямо Фуко! — или он такой слепой, ну вылитый Сартр! Это не значило, что они читали Сартра или Фуко — это значило, что они днем не работают и что телевизор у них никогда не выключается. А так как мы живем в эпоху постоянного внедрения культуры в массы, в широкие ее слои, любая домохозяйка, пока она варит-парит-стирает, может узнать кучу всего — и о детстве Лоренса, и о том, как лучше хранить варенье, и о смысле — по Фрейду — сна про веревку и палку, и про то, что Жорж Санд любила готовить. Приблизительно как вот в рассказах Виктории Токаревой, открытой Западом в перестройку — в одном абзаце целая энциклопедия умещается. И эти западные мужчины очень всегда реагировали на такие вот блестки интеллекта. «О, она не глупа!» — говорили ПэДэЖэ и зам. директоров. От французских своих подружек эти русские девки отличались типично русской чертой — порывами. Несмотря на все свои «Моды Фризоны», «Шарль Журданы» и «Лакруа», они могли напиться как свиньи и «уснуть мордой в салат», как говорила Надюшка. Это тоже принималось иностранными мужчинами за национальное достояние, шарм, изюминку и прочее.