Моя борьба

Глядя на эту девушку во всем черном, вплоть до чулок, — и только как разломанная сургучовая печать — раскрытые красные губы, вихляющие красные туфли — вероятно, многие мужчины ощущали неловкость. Такая большая, такая уверенная, такая вся в черном… Наглая и слишком суровая ее физиономия, с глазами, глядящими поверх мужчин, должно быть, отпугивала или настраивала против. Или же они просто хотели побыстрей пройти мимо. Но часто к ней приставали замызганные какие-нибудь арабы, маленькие мужчинки, junkie^[83] или полудурки, те, кому нечего было терять. Приглашающие в кабаки миллионеры — им тоже нечего было терять, потому что имели так много, что и не потеряешь… И потом, то в кабаке. Для скандала. Чтобы было что вспомнить — разбили тридцать бокалов, икры сожрали четыре кило, роз было куплено сто штук (больше у полек не было), певица пела на столе и давила шпильками пятисотки. Домой отнес на руках bodyguard^[84]. Не певицу. Миллионера. Но… сейчас, сейчас — вон он, сидит, ждет, чтобы носить! Должен же кто-то певицу носить на руках!

Она не стала смотреть фотографии в ателье, а выйдя, перешла бульвар и вошла в кафе — чтобы рассмотреть за пивом и сигаретой Там, на закрытой уже терраске, никого не было, кроме одного мужчины. Парня. С чашечкой кофе, грустно как-то помешивающего ложечкой свой кофе. И на певицу поглядывающего. Она его, конечно, тоже разглядела, может, даже еще переходя бульвар, видела, но и виду не подала. Она сидела и очень увлеченно разглядывала фотографии. На самом же деле она себя демонстрировала! Делая всевозможные гримасы — удивления, умиления, восторга, ужаса, недовольства, грусти, как перед зеркалом. И пиво пила.

Середина восьмидесятых была отмечена невероятным количеством одиночек. Особенно это замечалось в выходные дни — когда уж если кто-то есть в жизни, обязательно с ним на вылазку в город — себя показать, на других поглазеть, сравнить. И певица часто замечала, что полно кругом одиноких юношей — таких немного отставших как бы от своего времени, потерявшихся. Не влезших еще в компьютеры, ни в minitel rose^[85], ни в Naf-Naf^[86]. Таких немного романтичных. Которых не было в Америке, как радостно замечал и писатель.

Певица допила пиво и, встав, направилась к выходу. Открывая дверь, она посмотрела на молодого человека в упор. У него были слегка вьющиеся, светлые волосы. Она вышла и раскрыла зонт. И пошла. Несколько метров прошла, и слева появился молодой человек, прошел немного рядом и спросил — ну что он мог спросить у нее?! «Могу я пригласить вас на стаканчик?» О, эти стаканчики… Можно, конечно, кофе пить, но в основном все пьют стаканчики перно, пива, белого или красного все-таки И, как правильно заметил Колюш,^[87] — в СССР 40 миллионов алкоголиков. Как и во Франции. Но в СССР население под 300 миллионов, а во Франции… Певица почему-то тут же сказала, что плохо говорит по-французски. Может, подсознательно она хотела предупредить этого молодого человека, что — знаете ли, я девушка не простая, со мной очень много хлопот, мягко говоря… Но молодой человек сразу заинтересовался. Они уже шли мимо витрины Монопри, и певица успела увидеть красивые кружевные трусики. И вот они остановились на углу, там, где спуск в метро, куда певица спускалась каждый вечер, и она посмотрела на французского молодого человека — на нем тоже было черное пальто, такое стеганое, как одеяло, но не надутое шаром; он был выше певицы, и лицо его было несколько замученным, с очень резкими очертаниями, прямо будто кто-то специально постарался топориком вырубить скулы, и провалившиеся щеки, и квадрат подбородка, и острое яблоко… все, что певице нравилось! Он лизнул губы, и певица сказала: «Можем пойти в кафе напротив. Я покажу вам фотографии моего кота».

Период Божоле был в разгаре. Кругом висели объявления о том, что оно прибыло! прибыло! и спешите скорее к нам упиться нашим Божоле, нашим прохладненьким! Певица считала, что слишком оно дорого стоит в кафе —22 франка бокал. Бутылищу можно купить! Но она, конечно, заказала Божоле. И молодой человек тоже. Она, надо сказать, совершенно не знала, как себя вести с мужчиной днем, в кафе. Потому что мужчины в «Стеньке Разине» не считались — они были клиентами, с которых желательно содрать пятьсот или побольше. Она сомневалась, может ли быть соблазнительной, то есть способной соблазнить мужчину. Ну как женщины нормальные делают. Глазами крутят, сужают их или таращат, губы облизывают языком. Рукой проводят по груди или бедру своему, крутят на пальце локон и перекидывают его с одной стороны на другую. Или ноги перекидывают — в мини-юбке, разумеется — и лайкровые ноги^[88] делают такой звук шуршащего шелка, а женщина закидывает голову назад и — ха-ха-ха! хорошо, если зубы хорошие.