Моя борьба. Книга вторая. Любовь

– О! – сказал Линус. – Поесть сейчас самое оно. А чем у вас кормят?

Я сидел, пережидая очередь, но, увидев, с каким уловом вернулся Линус: салат, фасоль, неизменный кускус и горячее лобио из нута, – встал и пошел в гостиную.

– Там еду дают, – сообщил я Линде; она с Хейди на руках и Ваньей, цеплявшейся за ее ногу, разговаривала с Мией. – Давай поменяемся?

– С радостью. Я чего-то оголодала.

– Папа, а домой можно идти? – спросила Ванья.

– Сейчас мы поедим, а потом торт будет, – ответил я. – Тебе еды принести?

– Не хочу.

Я подхватил на руки Хейди.

– Тебя мы, во всяком случае, покормим. А Ванье я что-нибудь принесу.

– Хейди съела банан, – сказала Линда. – Но она наверняка чего-нибудь еще поест.

– Тереса, – позвала Мия. – Пойдем, тебе тоже еды принесем.

С Хейди на руках я пошел за ними следом и встал в очередь. Хейди положила голову мне на плечо, так она делает только от изнеможения. Рубашка липла к груди. Каждое лицо перед глазами, каждый голос в ушах, каждый встречный взгляд ощущались как бремя. Когда меня о чем-то спрашивали или я сам задавал вопрос, слова как будто пробивали себе путь динамитом. С Хейди на руках дело шло веселее, она стала своего рода защитой, – и потому, что мне было кем себя занять, и потому, что переключала внимание людей вокруг на себя. Они улыбались ей, гладили по щечке, спрашивали, не устала ли она. Наши с Хейди отношения во многом строились на том, что я ее носил. Это была основа. Она хотела, чтобы ее все время носили, не желала ходить сама, тянула ко мне руки, как только я попадался ей на глаза, и довольно улыбалась, угнездившись на руках. А мне приятно было ее таскать, приятно прижимать к себе маленькое круглолицее создание с большими глазами и приоткрытым ртом.

Я положил на тарелку несколько стручков фасоли, пару ложек горячего нута и немножко кускуса и понес все это в гостиную, где дети расселись вокруг столика и ели, а из-за спины им помогали родители.

– Я не хочу, – немедленно сказала Ванья, не успел я поставить перед ней тарелку.

– Не хочешь – не надо, – ответил я. – Но вдруг Хейди захочет?

Я подцепил на вилку пару стручков и все-таки поднес Ванье ко рту. Она сжала губы и помотала головой.

– Не вредничай, – стал я уговаривать. – Я знаю, что вы голодные.

– Давай в поезд поиграем, – сказала Ванья.

Я взглянул на нее. Обыкновенно она смотрела бы или на поезд, или на меня, скорее всего умоляюще, но сейчас она говорила просто в воздух.

– Конечно, давай поиграем, – сказал я и с Хейди на руках переместился в угол комнаты; я втиснулся между детской мебелью и местом для игр так, что коленки почти уперлись в подбородок. Я разбирал пути и передавал кусок за куском Ванье, чтобы она сама их составляла вместе. Когда у нее не получалось, она давила на них со всей силы. Я выжидал и вмешивался, когда мне уже начинало казаться, что сейчас она в ярости зашвырнет кусок дороги куда подальше. Хейди норовила в любую секунду разломать дорогу, и я искал взглядом, куда бы перенацелить ее энергию. Пазл? Мягкая игрушка? Маленький пластмассовый пони с длинными ресницами и пронзительно-розовой синтетической гривой? Все это она отшвырнула.

– Папа, помоги мне, – позвала Ванья.

– Угу. Давай вот здесь построим мост, чтобы поезд ездил по нему и под ним. Годится?

Хейди схватила деталь моста.

– Хейди! – сказала Ванья.

Я забрал деталь у Хейди, она завопила, я встал, держа ее на руках.

– У меня не получается! – сказала Ванья.

– Я сейчас вернусь, только отнесу Хейди маме, – сказал я и пошел на кухню, примостив Хейди на бедро, как опытная мать. Линда болтала с Густавом, единственным среди родителей «Рыси» обладателем нормальной старой профессии, они с ним как-то нашли друг друга. Жизнелюб, лицо всегда сияет, короткое, плотно сбитое тело упаковано в хорошую приличную одежду, мощный затылок, широкий подбородок, лицо плоское, но открытое и легкое. Он любит поговорить о книгах, и сейчас речь у них шла о Ричарде Форде.

– У него потрясающие книги! Читала? Например, герой – простой парень, риелтор, и вот Форд рассказывает его жизнь, такую будничную, такую понятную, что вся Америка читает. Потому что там дух американский, самый пульс этой страны!

Густав мне нравился, не в последнюю очередь за что-то очень правильное в нем, производное от простой, в сущности, вещи – наличия нормальной приличной работы, каковой, однако, не может похвастаться ни один из моих знакомых, не говоря уж обо мне самом. Мы с ним были одного возраста, но я воспринимал его как человека лет на десять старше. Он казался мне таким же взрослым, какими казались в детстве родители.

– По-моему, Хейди пора укладываться спать. Ты не хочешь пойти с ней домой? А то она явно устала. И голодная наверняка.

– Хорошо, поем и пойду, ладно?

– Конечно.

– А я подержал твою книгу в руках! – заявил Густав. – Зашел в книжный, а там она стоит. На вид интересная. Она в «Нурстедтсе» вышла?

– Ага, в «Нурстедтсе», – сказал я и натужно улыбнулся.

– Но ты же не стал ее покупать? – стала подзуживать его Линда.

– Нет, в этот раз не купил, – ответил Густав и промокнул губы салфеткой. – Она об ангелах, да?