Моя бульварная жизнь

Но в тот день, когда Гоблин решил отметить в редакции свой сорокалетний юбилей, Юрика как раз не было — то ли он сессию сдавал, то ли умчался на какую-то киношную тусовку. Хорошо помню, что была среда — день подписания номера, когда готовые страницы газеты отправляются в типографию. И дежурным по номеру был именно Гоблин. Он накрыл «поляну», и уже несколько раз жалостливо заглядывал мне в глаза, безмолвно вопрошая: не пора ли наливать? Я строго наказала ему, что пока мы не подпишем газету, и речи быть не может ни про какой «наливать». Но сама слышала, что в приемной уже толпятся люди, и у всех на устах все тот же один-единственный вопрос. В конце концов, доброе мое сердце не выдержало — вынуждена констатировать, что к сожалению. Я разрешила начать наливание, отпустила Гоблина принимать поздравления, а сама осталась подписать последние две полосы. До этого, конечно, я зашла в нашу залу, поздравила именинника, пригубила стакан с апельсиновым соком, и удалилась в свой кабинет. Вскоре номер был подписан, я вызвала машину и уехала домой. Последнее, что я видела — развеселого Гоблина со стаканом красного вина в руке.

Мне долгое время не давала покоя история про выпавшую из окна проститутку — если помните, именно она обратила мое внимание на Гоблина, которого я раньше и в глаза не видела. «МК» написал скупо и кратко — ну выпала и выпала. А когда мы стали вместе работать, я нередко приставала к Гоблину с расспросами, но он от них дипломатично уходил. С нами тогда еще работал Татарин, и я уговорила его как-нибудь выпить вместе с Гоблином — может быть, алкоголь развяжет ему язык, и он поведает нам подробности произошедшего? Бутылочка виски для этого случая припасена в сейфе, и вот однажды, когда после рабочего дня все уже разошлись, мы втроем вытащили ее на свет Божий. Гоблин махнул пару рюмок, Татарин вовремя вставил нужное слово — и полились откровения.

Я тогда как раз собрался жениться. Уже заявка была в загсе и назначен день. Женился я поздно — почти в 37 лет, поэтому подошел к делу основательно — невесту отправил домой в родной город на девичник, а сам решил устроить мальчишник, все как положено. Мы с мужиками зажигали в ночном клубе, сняли каких-то девок, плохо помню, потому как был нетрезв. Ну и одну из них, видимо, забрал к себе домой. Приехали — и я сразу рухнул на диван, сил уже не было, выпил многовато. А она, наверное, углядела в моем кармане толстый бумажник — как раз был день зарплаты — и решила его свистнуть. Кошелек взяла, но дверь входную открыть не сумела. Выглянула в окно — там козырек соседнего балкона, решила перейти по нему в подъезд — ну и рухнула. 11-й этаж все-таки. Я проснулся от назойливого звонка в дверь — а это уже милиция приехала. От нее все и узнал. У девки нашли мой бумажник — и с меня все подозрения сняли. Но случай попал в милицейскую сводку, а потом в «МК». А уж они никак не могли не подковырнуть конкурентов — вечные соперники.

В общем, понятно, что Гоблин мог позволить себе выпить лишнего.

Но в ночь после его дня рождения я спала спокойно — ничто не предвещало беды, никакого предчувствия! А утром еще в машине водитель сообщил — в редакции скандал, Уткин рвет и мечет.

Оказалось, что Гоблин допраздновался до такого состояния, что потерял контроль над собой, проще говоря, напился до чертиков, и хуже всего — везде оставил следы своего необузданного пьянства. Ему стало плохо, он облевал туалет, коридор и даже залу — и уехал в ночь, не убрав за собой. Утром пришли уборщицы, увидели все это свинство и тут же накатали служебную записку генеральному директору. Уткин, наконец, почувствовал себя начальником. Он вызвал сначала меня, потом Гоблина. Отчитал, как положено, и велел прислать объяснительную — а что же еще? Но ничего более дурацкого, чем писать на полном серьезе: «Сотрудник редакции такой-то отмечал свой день рождения, не рассчитал сил, выпил лишнего, и ему стало плохо». Я была уверена, что ситуация хоть и неприятная, но не смертельная, и служебную записку писала со смехом. Однако Уткин считал по-другому, и через пару дней на доске висел приказ: мне и Гоблину — по выговору с лишением месячной премии. А премия, между прочим, составляла то у нас больше половины зарплаты!

Я считала, что пострадала вообще ни за что. Ну, ладно Гоблин, он хоть удовольствие получил, напившись и наблевавшись. А я — даже не пригубила, ушла сразу же после подписания номера в свет! Согласна, я как начальник за все в ответе. Но почему нас с Гоблином наказали одинаково — разве соразмерны наши с ним проступки? Да и народ в редакции подначивал — «Хоть бы ты уже выпила тогда. А то просто обидно».

Обидно ужасно — и я решила позвонить Хозяину. Номер его телефона был забит в мой мобильник, поэтому я не стала соединяться через секретаря, как обычно. Это первый и единственный раз, когда я нарушила субординацию и позвонила напрямик в Америку. Он выслушал меня молча. Мрачно сказал:

— Ну, ситуация, действительно, безобразная.