Моя Чалдонка

— А ты, девочка, не шуми, не шуми! Ты поработай с мое! — Он снова обратился к Анне Никитичне: — Вот вы с дипломом, поймете. Я на приисках здешних уже сорок лет учительствую. Все предметы преподавал. Все умею. Родной язык — могу. Математику — весь курс с пятого по седьмой. Историю — пожалуйста. Я все учебники наизусть знаю, уроки на память задаю. Заставит пение вести — ей-богу, смогу. О начальных классах я уже не говорю. Меня так и зовут: подменных дел мастер. Я этим горжусь. У-ни-вер-сал! В одном лице — целый коллектив! А она со мной нон как обращается!

Анна Никитична испуганно улыбнулась, а Тоня смотрела на старика с сердитой жалостью.

Он вытащил из кармана широких брюк кисет, из кисета маленькую, причудливо изогнутую трубку монгольской работы, набил ее мелким зеленым крошевом. Большие руки его дрожали.

— А что я нетрезвый, так на то причины есть. — Он усиленно задымил трубкой. — И не всякому дано это постигнуть. Да. Если я не буду пить, может, я с ума сойду! — Он провел рукой по щеке, заросшей седой щетиной. — Идемте, девушки!

И Кайдалов твердо и прямо ступая, широко раскрыл дверь, пропуская вперед учительниц.

6

Две улицы и две дороги расходятся в стороны от приисковой площади. Прииск Чалдонка напоминает большие разведенные ножницы. Лезвия ножниц — Партизанская и Приисковая, ручки — дорога на разъезд и Тунгирский тракт. Тракт — старинный путь русских казаков-землепроходцев. Километров пять — до подсобного хозяйства — держится он Урюма, потом круто сворачивает на север и уходит за хребет, в тайгу, к большим северным рекам…

Растянувшись длинной колонной, шагали по Тунгирскому тракту школьники Чалдонки.

Стучали, сталкиваясь, лопаты, позвякивали ведра, и ребячьи голоса ломали утренний морозный воздух.

Ерема Любушкин и Володя Сухоребрий напялили себе на головы бумажные пилотки. Надув щеки, они выщелкивали какой-то марш. Дима Пуртов барабанил палкой по ведру идущей впереди Нины Карякиной. Лиза Родионова задевала то одного, то другого и получала в награду тычки со всех старой. Веня Отмахов играл на чудеснейшем музыкальном инструменте — расческе, обернутой в папиросную бумагу. Саша Коноплев постреливал из тростниковой дудочки бумажными комочками. Чернобоб то нырял в колонну и путался под ногами, то, поджав уши, припускал по дороге, по кочкарнику; иногда лай его доносился от Урюма.

— Эх, порядок! — покачал головой Кайдалов. — Как в цирке!

— Ну и что же? — ответила Тоня. — Не на похороны идут. Пусть себе! — Она взглянула на безучастное лицо Анны Никитичны. — Плохо, что не все пришли.

В самом деле, не пришла Тамара Бобышкова. Одна из всего класса! Почему? Еще в школе, когда строились, пятиклассники обсуждали это событие.

— Бобылиха — известная барынька! — злорадствовал Дима. — Как же, будет она руки марать!

— Может, она заболела! — вступилась за подругу Маша Хлуднева. — А вы уж сразу!

— Ага, заболела! — вмешался Веня. — Вчера в школе была — не жаловалась. Воспаление хитрости у нее.

— Ясно, мамаша с папашей не пустили, — загудел Ерема Любушкин.

Анна Никитична, Тоня и Кайдалов шли рядом, справа от колонны. Река, дышавшая холодком, была скрыта зарослями тальника. Вдруг из гущи кустарника, в двух шагах от учителей, одним прыжкам выскочил на дорогу человек.

Он был высок, худощав, гибок. Несмотря на морозный утренник, рубашка на нем была расстегнута, а новую стального цвета телогрейку он перекинул через плечо, небрежно придерживая ее пальцем за вешалку. Светлые длинные волосы, не прикрытые кепкой, были мокры и местами прихвачены инеем.

— «Выходила тоненькая-тоненькая, Тоней называли потому!» — произнес нараспев светловолосый парень. Он обращался к вожатой, но быстрые, шалые глаза оглядели всех. Учителя невольно остановились. — Физкульт-ура, товарищи!

— Пропадешь ты, Сеня! Разве можно в эту пору купаться!

— И это говорит первая спортсменка Забайкалья! Тонечка, кроме смерти, ничего не будет! — ответил, смешливо сморщив лицо, Сеня. — На картофельный фронт идете? Молодцы! Руби врага, подкапывай!

Он повернулся лицом к проходящей мимо колонне и крепким тенорком прокричал:

— Ать-два! Ать-два! Тверже шаг! Выше головы! Вот как надо! — снова обратился он к учителям.

Анна Никитична поймала на себе пристальный, острый взгляд.

— Будем знакомы! — Сеня сложил ладонь корабликом и подал Тоне: — Гайкин!

Затем протянул руку Кайдалову:

— Железкин.

Старый учитель проворчал что-то про себя, но руку подал.

— Заклепкин! — отрекомендовался Семен Анне Никитичне и попридержал ее руку в своей. — Эх, пошел бы с вами, — смешливо вздохнул он, — да у меня свой фронт. Ну, догоняйте! Ваши уже далеко!

— Что за странный парень? — спросила Анна Никитична, когда тот пошел своей дорогой.

— Шут, недоумок, и все! — заметил Кайдалов. — Не фамилия, а какой-то металлолом!

— Чугунок его фамилия! — ответила Тоня. — И совсем не шут, а хороший драгер. Я с ним еще в школе училась, и Алеша с ним дружил. Ну, есть у него немного…

Чего немного, она не сказала.