Моя чужая новая жизнь

Он неохотно достал нож и резанул по верёвке, зацепив при этом и рукав шинели. Я не стала огрызаться, понимая, что все трудности ещё впереди. Они мне не доверяют, и что бы я ни сказала в своё оправдание, это будет встречено в штыки. А вообще почему они не воюют сейчас на фронте? Ладно второй мужик явно пенсионер, но этот Пётр Васильевич вполне себе призывного возраста и ружьём вон пользоваться умеет.

— Значит, в Москву уходить будете? — переспросил он.

— Да, — Нина умоляюще вцепилась в его рукав. — Пётр Васильевич, миленький, помогите. Проводите немного, вдруг здесь ещё кто-то из немцев бродит.

— Пойдём, — коротко кивнул он.

Я подхватила её под руку, пропуская мужиков чуть вперёд, и прошептала:

— Кто это такие?

— Из нашей деревни, — простодушно ответила девушка.

— Почему они не на фронте?

Я пыталась собрать всё в единую логическую цепочку, но получалось не очень. Конечно хорошо, что они вовремя перестреляли немецких супостатов, но почему они отсиживаются в тылу, раз такие смелые?

— Пётр Васильевич у нас учитель, — торопливо зашептала Нина. — Он вроде не прошёл комиссию по здоровью. Дядька Михей уже пожилой, а в добровольцы не пошёл.

Так, вот не помню, да собственно и не знаю, в каком порядке и до какого возраста призывают на фронт, но по-моему, когда такая масштабная война в окопы идут все, кто способен держать винтовку в руках.

— Твой отец значит пошёл, а эти нет?

Нина покосилась на идущих впереди мужиков и неодобрительно поджала губы:

— Говорят, Пётр Васильевич из семьи раскулаченного помещика, вот и недолюбливает Советскую власть. А Михей… Тот своего не упустит. Как немцы пришли, так и начал чуть ли не в ногах у них стелиться. Это в его хате гуляют эти сволочи.

Интересно получается. Если эти двое столько времени отсиживались, с чего сейчас такое геройство? Хотя тут не мне судить. Сама недалеко ушла.

— Пётр Васильевич, по-моему мы идём слишком близко к дороге, — встревоженно осмотрелась Нина.

— Нормально, — обернулся он. — Сейчас безопаснее идти тут. В лесу могут быть немцы.

— Нинок, ну с тобой-то понятно чего сбежала, — Михей чуть задержался и пошёл с нами. — А этой чего с немчурой не жилось?

И тут меня перемкнуло. С хера ли я должна перед каждым встречным оправдываться?

— Значит не жилось, — огрызнулась я.

Какое-то время мы шли молча, и я даже начала прикидывать свою новую историю на случай, если мы благополучно доберёмся. Нину как-нибудь уговорю, чтоб не болтала. Раз она всё-таки помогает, скорее всего не станет публично разоблачать меня.

Так, а чего это наши мужички расселись на брёвнышке? Я конечно тоже устала, но прекрасно понимаю, что не время устраивать привалы.

— Обождите немного, девчата, — суетливо подскочил Михей. — Посидим трошки и дальше пойдём.

Что-то не нравится мне, как у него глазки бегают. Вот же хрень, я уже не знаю кому верить. Они тоже можно сказать отступники, вряд ли сдадут меня с рук на руки особистам, так ведь?

— Нельзя нам задерживаться, — вздохнула Нина, но всё же присела рядом с ним. Пётр достал из мешка топор и невозмутимо начал кромсать здоровенное бревно.

— Вы что ещё и костёр распалить решили?

Ну да, давайте устроим дружеские посиделки, может, ещё зайца какого подстрелим на шашлык. Действительно куда торопиться?

— Не волнуйся, мы тебя проводим, — игнорируя мой вопрос, он продолжал махать топором.

Я только сейчас заметила, что уже наступил рассвет, и пожалела, что не избавилась по-тихому от военника. Почему-то не хотелось, чтобы эти товарищи видели, куда я его зашвырну. Ну ничего, ещё успею, главное не попадаться с этой книжицей красноармейцам, иначе точно линчуют. Я перехватила взгляды которыми обменялись Пётр и Михей и почувствовала, как сердце нервно заколотилось в груди. Неспроста они тут торчат, а Михей так вообще по-моему нам заговаривает зубы своими байками. На одних инстинктах я подскочила, рванувшись в сторону. Михей налетел на меня, сбивая с ног, и крикнул:

— Тащи верёвку, я её долго не удержу.

В шоке от такой рокировки я орала дурниной, не задумываясь, что вопли могут привлечь немцев. Нина слаженно голосила со мной в унисон:

— Что вы делаете?