Моя чужая жена

—Малчик. Стоять здесь. Я покупать твой собак! — Загибая пальцы, он начинает перечислять сокровища, которые обретет Дима, продав собаку. — Много хлеб, тушенка — айн, цвай, драй — три банка. Нет, пять! Пять банка тушенки за твой собак!

Дима, судорожно сжимает кулаки, свирепо смотрит на офицера, цедит сквозь зубы: «Не продается!» — и, отвернувшись, направляется к дому. Обескураженный немец краснеет от злости, яростно хватается за кобуру, но второй офицер останавливает его, махая в сторону уходящего Димы рукой — пусть, мол, идет, доходяга, сам от голода подохнет, и овчарка бесплатно достанется, не надо будет тушенку тратить. Довольные, офицеры звонко хохочут, белозубый нажимает на газ, и машина уезжает, подняв за собой шлейф серой пыли. Мальчик смотрит ей вслед, сжав зубы, сплевывает на дорогу и говорит яростным шепотом:

—Чтоб вы сдохли!

Потрепав Тима по загривку, Дима идет к дому, поминутно озираясь, проверяя, не заметили ли соседи их возвращения.

Дима входит в дом. За ним трусит Тим. Собачью добычу Дима аккуратно кладет на табурет и, проходя мимо, гладит Тима по голове, бормоча:

—Хороший пес, молодец! Супу наварим. Вот Зина обрадуется. Совсем она у нас с тобой слабая…

Дима отдергивает грязную вылинявшую занавеску, за которой открывается лежанка. На смятой пестрой подушке лежит Зина. Лицо ее страшно — глаза глубоко запали, торчат под истончившейся кожей скулы, она едва улыбается Диме бледными синеватыми губами.

—Зинушка, ты поспала? — обращается к ней мальчик и, склонившись, целует няню в пергаментного цвета лоб. — А Тим-то у нас дичь добыл, представляешь? Ты мне объясни, как ощипать, а я сварю.

Но Зина не слышит его, глаза ее лихорадочно блестят, она силится поднять чудовищно тонкую, перевитую ярко выступившими венами руку.

—Ох, беда, беда, как же ты один будешь, Димка? — бормочет она. — Ты меня послухай, светушко! Уходи из деревни, сейчас уходи. В лес, к партизанам, куда дойдешь…

Дима пытается возражать, но она торопится сказать все, что задумала, пока силы не изменили ей:

—Я умру скоро, и Петруси эти окаянные, соседи наши, узнают, что нет меня, придут за Тимкой, изрубят его и съедят… Как бы и самого тебя…

—Зина, что ты? Жар у тебя, что ли? — пугается Дима. — Погоди, я тебе водички принесу.

Зина тонкой синевато-бледной рукой хватает его за запястье, останавливает, шевеля губами из последних сил: