Моя чужая жена

Задребезжал телефон. Никита хмуро покосился на него, но трубку не снял. Из ванной комнаты появилась Аля, уже причесанная, в строгом темно-сером костюме. Процокала каблуками по полу, одной рукой сняла с плитки кофейник, другой сорвала трубку с аппарата, бросила:

–Oui?[4]

Даже речь стала у нее теперь другой — более резкой, краткой. Настоящая европейская деловая женщина. Серьезная, собранная…

–Мадам Рошаль? — быстро говорила Аля. — Сейчас? К сожалению, никак не могу, меня ждут в редакции. Но я обязательно заеду после работы. Договорились.

Она укоризненно посмотрела на Никиту:

–Ты чего трубку не берешь? Если бы не успела добежать, пропустила бы важную встречу.

Никита изобразил на лице вежливый интерес.

–Звонили из издательства, которое в прошлом ноябре опубликовало мой рассказ, просили заехать, — рассказывала Аля, на ходу отхлебывая кофе и бросая вещи в маленькую элегантную сумку. — Интересно, что им надо? Может, еще что-нибудь возьмут?

–Буду очень рад за тебя, — бросил Никита.

Он вылез из постели и, лениво потянувшись, хмуро посмотрел в окно.

–А ты на съемку не собираешься сегодня? — аккуратно спросила Аля.

–Не напоминай, — отмахнулся он. — Успеется. На пять минут позже стану Феллини.

–Да брось, что ты киснешь, — улыбнулась Аля. — Тебе ведь удалось во Францию вернуться, получить возможность снимать. И все остальное получится. Нужно только не опускать руки, стараться, добиваться. Черт, мне в редакцию пора бежать. — Она торопливо покосилась на часы.

–Вот-вот, беги. Не трать время на свои душеспасительные проповеди, — с издевкой покивал Никита.

И тут же понял, что переборщил. Аля нахмурилась, сжала губы, и в глазах ее появилось то выражение, которое он всегда боялся увидеть, — выражение доведенного до предела человека.

–Никита, я давно хотела сказать тебе… — начала она.

И Никита не на шутку испугался. Уйдет она, и исчезнет последнее светлое пятно в жизни. И не останется ничего, только бессмысленная суета.

«Нельзя, нельзя ее отпускать. Она моя, моя, несмотря ни на что. Пускай холодная, отстраненная, закрытая, но все-таки моя. Единственное, что мне удалось завоевать, выдрать у жизни зубами».

–Эта атмосфера, в которой мы живем, твое постоянное недовольство… Ты всю душу из меня выпил. Давай я уйду, а? — продолжала Аля.

И Никита, подавив раздражение, шагнул к ней сзади, обнял, ткнулся повинной головой в плечо, поцеловал в ямку на шее и зашептал:

–Ну прости, кошка, прости… погорячился я.

Обнимая ее, оглаживая ладонями плечи, целуя белую прохладную шею под забранными наверх волосами, он чувствовал, как Аля сдается, как берет в ней верх извечная женская жалость и чуткость, и приговаривал уже смелее:

–Уйдет она… Куда ты от меня уйдешь? Ты же моя… Жена моя, любимая.

И, уже дурачась, щекотал ресницами ее шею, пытался запустить пальцы под пиджак. И Аля снова улыбнулась, чмокнула его в висок, выскользнула из рук, прошептав смущенно:

–Не сейчас… Пожалуйста… Мне бежать надо.

И, схватив со стола сумочку, скрылась за дверью.

Аля сама не могла разобраться, что удерживает ее возле этого избалованного полуребенка-полумужчины. Постоянная тревога за него, за то, что он может оступиться, пропасть и однажды погожим или, наоборот, дождливым вечером не вернуться домой, эта тревога росла в ней с каждым проведенным вместе месяцем. Рядом с Никитой она чувствовала себя старшей сестрой, матерью, подругой начинающего гения, но никогда не захватывала ее та лавина, никогда не ослеплял тот свет, который светил ей рядом с Митей.

Временами Але казалось, что она уже и не хочет ничего другого, и смирилась, как смиряются многие. Только по ночам, во сне, приходило ощущение навечно поселившейся в душе щемящей тоски. Аля довольно часто просыпалась с криком. Некоторое время Никита пытался растормошить, вытащить ее из лап кошмара, который снился ей почти каждую ночь со времени их отъезда. Потом перестал, наверное, привык.

Вечером того же дня она зашла за Никитой на студию, где он должен был снимать рекламный ролик. Неожиданно подвернулась подработка, и Никита, казалось, был доволен возможностью раздобыть немного денег. Правда, утром ей показалось, что предстоящая работа уже не радует его, даже раздражает, как раздражало все в последние месяцы. Но сейчас Аля была слишком взволнована обрушившейся новостью, которую хотела сообщить мужу, и потому забыла на время о его настроениях.

Она быстро прошла по коридору и заглянула в небольшой ярко освещенный павильон. Никита сидел за режиссерским пультом, казался увлеченным работой, и Аля примостилась на стуле у дверей, стараясь не мешать ему.