Моя до конца (СИ)

Эта ночь одна из тех, когда я убеждаюсь, насколько мы с Таей родные друг другу. Она слушает не перебивая, лишь изредка задает вопросы. Мы плачем, воскрешая из памяти гадости, которые делали мне ребята. Смеялись, вспоминая, как орал Миша, когда я однажды подошла к нему, машущему передо мной деньгами, вырвала и разорвала их на кусочки. А там было много. Как же он орал и как же я смеялась…

Мы шутили в слезах, а затем снова и снова возвращались к разговору с Ветровым. Он снова носил названия всевозможной рогатой живности, коей его величала Тая, а я только кивала, поглубже засовывая мысли, что он этого не заслуживает. Совсем как когда-то.

— А ты сама-то уверена, Ариш? — где-то на средине четвертого круга обсуждения подробностей разговора спрашивает Тая.

Мы уже начали третью, но как-то уж совсем хочется спать. На часах начало пятого, подруга облокачивается на изголовье кровати, отставляя бокал на тумбу к нетронутой закуске. Сегодня желание — напиться, а не выпить. Разницу ощущаете?

— Что с Макаром все? Абсолютно. Я не могу забыть того, что он сделал, Тай, — с силой мотаю опьяневшей головой из стороны в сторону.

— С Макаром оно само решится. Ты мне другое скажи: в Артеме ты уверена?

Глава 20

То, что все тайное рано или поздно становится явным Ветров помог мне узнать еще в студенчестве. Вот только, как оказалось, меня это совершенно ничему не научило. И я знала, что за любым совершенным действием следует ответ и была готова этот ответ держать. Мое сердце, поврежденное, израненное, искалеченное, но еще живое разрывалось вновь. С одной стороны мне хотелось поехать по знакомому адресу на Оболонскую, где когда-то совсем недолгое время мы с Ветровым были очень счастливы.

Прежде, чем Макар обнимает меня, я слышу его шаги. Его руки на моем животе, мои на его руках. Я откидываю голову на его плечо, наблюдая за огоньками за окном. Люди гуляют, гудят машины. Интересное чувство: мы их видим, а они нас нет. И время застыло, как тогда, на крыше. Красивый вид и любимый мужчина рядом. В голову почему-то приходит мысль, что я хотела бы жить здесь, вместе с Макаром, просыпаться от запаха кофе и варить его для Ветрова самой. Глупая, совершенно не к месту пришедшая мысль.

Время застыло только для нас, как тогда, на крыше. Как всегда, с ним. Красивый вид, любимый мужчина рядом. Я желаю всегда быть настолько счастливой. А мое «быть счастливой» тесно пересекается с «быть с Макаром».

Мне казалось все это таким далеким, словно несбыточная сказка, мечта, что могла бы стать явью, лишь переступи я порог. Но вопрос был в другом.

Я изменилась, выросла, стала совершенно другой, не забыла его любовь, но и обиду тоже. Смогу ли я вычеркнуть все, что он сделал? Мне хотелось ответить «да», но на деле же я знала настоящий ответ. «Нет».

Эйфория пройдет, нас отпустит страсть и все, что я буду так усиленно прятать вылезет наружу. Потому что если я не забыла на протяжении пяти лет, то и сейчас не забуду.

А Макар? Любит ли он меня или тот образ, который все еще хранит? Он ведь тоже изменился. Из короля университета, преуспевающего студента из богатой семьи он превратился в успешного взрослого, до одури красивого мужчину. Опасного мужчину. И опасность эта заключалась в подмене понятий. В подмене образов друг друга. Мы уже не те, что раньше. И хоть взрослый Ветров нравился мне едва ли не сильнее юного, я не могла позволить себе попробовать. Пробовать ураган слишком больно. Я помню.

Артем начал кричать с порога и имел на это полное право. Нужно было наконец расставить точки: попробовать с чистого листа, без вранья или расстаться, отпустив друг друга и перестав мучить.

— Где ты была?! Где ты была, я спрашиваю?! Какого черта ты приперлась только утром?! — осознание, что впервые вижу его таким пронеслось вспышкой. От спокойного и уютного Темы не осталось и следа и сейчас лицо его исказила гримаса, которая заставила меня сделать шаг назад. Едва ли такое когда-нибудь со мной случалось.

— У Аланьевых, Тем, — я говорю как можно спокойнее, чтобы успокоить его, — Мы напились с Тасей вина и проснулись сегодня около двух часов дня.

Это чистая правда. Голова болела так, что Марку пришлось идти в аптеку за обезболом. Мы как раз поняли, что три — это много. Две. Вот наш предел. Две.

Лукашин немного выдохнул, запрокинул голову и скрипнул зубами. Такая разительная перемена испугала.