Моя до конца (СИ)

Долго пересказывать не приходится. Аланьев чуть ли не аплодирует разрыву с Лукашиным, Таину улыбку радости потушить не способна даже лопата, а стоит мне только заикнуться о Ветрове, как эти двое становятся просто невыносимыми!

— Да вы как дети, честное слово! — возмущаюсь я на их потешки. Вот от кого-от кого, а от Жаровой не ожидала! Ладно уж препод, что с него взять? Но она…

— Еще бы, ты столько лет ходила безликим приведением! Ты гляди, Тай, что это у нее на лице! — Марк подается вперед, а я испуганно прикладываю ладони к щекам, — Это же жизнь проступает!

Засранец!

— Ну перестань, — шикает Аланьева, но я вижу, что с мужем согласна, — Так вы окончательно расстались? — уточняет аккуратно, сосредоточив взгляд на мне и силясь скрыть улыбку.

— Думаю, нужно обсудить все еще раз без эмоций, все-таки он не чужой для меня человек…

— Ой, да гони к черту эту жалость! — эмоционально фыркает друг.

И тут уже не до словесной перепалки, это правильное решение. Правильное.

— Марк, он помог мне… — подбираю фразы, чтобы объяснить, но он не ждет. Что, в общем-то, ожидаемо.

— Так что ему теперь памятник поставить?! Помог и спасибо, его за руку никто не тащил помогать. Все взрослые люди. Хотел — помог, не хотел бы — вышел бы в пешее путешествие. Ты никому ничего не должна, Арина. И жалеть его тоже.

— Марк, ты перебарщиваешь! — предпринимает попытку повлиять на мужа Тая.

— Дай уже высказаться, а? — резковато одергивает он, — Ладно еще, когда они вместе были мы тактично молчали, — слово «тактично» Марк произносит издевательски, — и то, надо было раньше ей подзатыльник дать, гляди того и очухалась бы! — машет на меня рукой, будто и без того не ясно, что речь обо мне, а я молчу. Хотел препод высказаться — пожалуйста, — А то жила с этим задохликом и даже план по спасению не обдумывала. А ты, Тая, хороша подруга! Надо было ей говорить, что вампирюга Лукашин — мимо проходящий, а не тот самый единственный!

— Я подтолкнула Арину к свиданию, чтобы она отвлеклась, если ты об этом, — скрещивает руки на груди в защитном жесте его жена.

— Да, а потом стоило гнать его взашей! Короче, Арина, нечего с ним возиться, пусть к мамке скачет в юбку сморкается! Использованный презерватив выбрасывают, а не хранят под подушкой. Артем стал пиявкой, это уже не прозвище, а настоящее звание. — Смотрит на меня, а я слегка опешила от такого Маркового откровения. Это с ним впервые.

— Может, я сама решу?! — бросаю грубо. Ну достал!

— Да нарешала уже, решало! Хорошо, Ветров появился! Долго же его носило где попало!

— Мужчины, к твоему сведенью, женятся на тех, кого не любят, спустя годы. Об этом, вон, и романы пишут, и фильмы снимают! Почему так не может случиться со мной?! — высказываюсь из вредности. На самом деле, я и сама давно поняла, насколько была дурной головой.

— Да выбирать надо тех, кто хотя бы дискомфорт не доставляет. Выбери себе любого и носи с собой как сумку Гучи. Но нет, тебе надо было подобрать целлофановый кулек, который вокруг шеи повязала и пытаешься убедить себя, что так и надо! Ты красивая девка, Туманова. Цени себя, наконец! Надо Влада набрать, куда он там смотрит вообще…

— Хватит уже, Марк! Знаю я, что столько времени слепой клячей ходила…

— И помирала потихоньку, — ехидно вставляет он и получив толчок в плечо от Таи поворачивается, целует ее в уголок губ и говорит примирительно, — Ну а что, жена, раз уж начал говорить — то все.

А мне делается смешно. Аланьев та еще черствая горбушка, но он настоящий.

— Теперь-то ожила! — развожу руками с улыбкой на губах.

— Вот за это мы и выпьем, — кивает Марк и разливает наш любимый для посиделок напиток.

Какое-то время мы сидим молча. Либо в Аланьева мгновенно заполонило эмпатическое ощущение, что сезон принимаемых безнаказанно нравоучений закрыт, либо он просто увлекся своим мобильником. Я ставлю на второе. Тая, та точно обходительно молчит. А я вот раздумываю, а действительно ли выглядела так?

То, что Артем был мною не любим никогда не скрывала. Было уважение, привязанность, убеждение в правильности и безопасности от боли любви, потому что не может быть больно от того, чего попросту нет. Но со временем благодарность, которая в последствии и стала фундаментом для постройки наших отношений начала давить на меня. Она превратилась в Артемову манипуляцию, которой я, если на свежую без эмоций голову подумать, превосходно поддавалась. Как собака дрессированная.

О чем бы мы ни спорили, когда я уже наконец не выдерживала и Лукашин видел, что теряет меня, он говорил о том, что это именно он! Он! А не кто-либо еще помог мне тогда. Ещё и слова подбирал такие громкие, красочные: вытащил, поднял, на руках отнес в безопасность… И хоть я всегда сама использовала для него аргумент, что ничем ему за это не обязана, пока не услышала отрезвляющую не щадящую речь друга, осознала, что толком в это и не верила.