Моя дочь от бывшей

Там, в кабинете моего бывшего директора на меня обрушилось слишком много всего, слишком много, что способно выдержать мое бедное заячье сердце.

Я думала, что мы уже никогда, никогда не встретимся – хватило нашего последнего разговора в день выписки из роддома, когда я стояла в одиночестве с младенцем на руках, и вот поди ж ты…

Как черт из табакерки, как самый страшный кошмар.

Втиснувшись в автобус, я встаю возле входа, чтобы меня не затолкали все те, кто соберется выходить. Совершенно не обращая внимания на толчки в спину, на все неудобства общественного транспорта, на кочки, на которых регулярно подскакивает автобус.

В моей душе все переворачивается и стонет, агония хватает за горло и сжимает спазмами так сильно, что перед глазами рябит.

Он дал мне две недели на отработку? Какое чертово благородство! Увольнение?! Да я ни дня рядом с ним, под его руководством не собираюсь работать! Дышать одним с ним воздухом, входить каждый день в одни и те же двери!

– Девушка? Вам плохо? – раздается участливый голос сзади.

– Что? Нет, нет, спасибо, – пытаюсь улыбнуться, но это плохо получается – губы дрожат.

Достаю телефон и захожу в приложение мобильного банка. На карте – сто пятьдесят рублей. Черт.

Все, что получу, если еще этот гад не вмешается и не решит урезать последние оставшиеся деньги, уйдет на оплату съемной квартиры.

Перед глазами снова все темнеет.

Мне даже продуктов не на что будет купить.

– Пропустите, я выхожу, – торопливо сую мелочь водителю и выхожу на темнеющую улицу. Делаю вдох так сильно, что даже легкие ломит. Но это не помогает расчистить стаи мыслей, которые крутятся, вьются, бьются друг о друга в голове.

Но одна мысль все же сильнее остальных. Наверное, это материнский инстинкт – чтобы ни случилось, в первую очередь ты думаешь о ребенке, все остальные проблемы должны быть на втором плане.

И потому я ускоряюсь – пешком идти довольно далеко, да еще и по темноте – сейчас стремительно темнеет, а фонари городские власти не удосужились провести – конечно, ведь тут не живут бизнесмены и депутаты, всего лишь работает дом – интернат для детей с ограниченными возможностями здоровья.

Времени остается все меньше, и я фокусируюсь на дороге. Последние метры уже почти бегу – вижу, что стоянка возле здания уже почти пуста, а это значит, что моя малышка снова осталась последней…

Дергаю ручку двери на себя и буквально вваливаюсь в холодный полутемный холл.

– Мамочка!

– Варенька!

Кидаюсь к дочери, целую ее щечки, обнимаю, чувствуя тепло ее тела, ее прекрасный аромат, пытаюсь напитаться ее настроением. Маленькая моя, девочка моя сладкая, несчастная моя душенька…

– Тихонова! – грозно говорит няня. Ее-то я и не приметила, но она, как всегда, держит оборону. Сложила руки на груди, неодобрительно сверкает глазами в мою сторону – впрочем, эта поза мне кажется уже привычной. – Вы снова опоздали. Приходите самой последней.

– Простите меня, на работе задержали… Я…больше так не буду. – мне хочется одновременно и провалиться под землю и накричать на женщину, пожаловавшись ей на свою нелегкую жизнь матери-одиночки с особенным ребенком. Но я не делаю ни того, ни другого.

Проглатываю обиду и слезы второй раз за этот длинный суматошный, ужасающий день, и надеваю Вареньке ботиночки. Снимаю с тормоза коляску и медленно, осторожно выкатываю ее на улицу.

– Поедем на машине? На такси? – спрашивает дочь – живем мы далеко и в такие дни я стараюсь увозить ее на специальном транспорте. Но не сегодня…

Памятуя я о своих несчастных, жалких ста рублях в кошельке, я натягиваю на лицо самую фальшивую из своих улыбок:

– Нет, милая, сегодня мы пойдем домой пешком. Пройдемся, посмотрим, какая погода, как красиво и хорошо на улице…

– Да, мамочка, – легко соглашается мой ангелочек.

Я включаю на телефоне фонарик, чтобы малышка светила на дорогу, и выезжаю вперед, на пешеходный тротуар.

Она смотрит по сторонам, а я же смотрю только вперед – в темноту, вижу, как сильно трясется фонарик – дорога старая, ужасно плохая, колясочку трясет. Но Варенька ни за что не пожалуется на то, что ее качает, и я прикусываю губу так сильно, чтобы не разреветься в голос, что ощущаю на языке привкус своей крови.

Что же мне делать? Как мне быть?

Конечно, придется распрощаться с работой, но я думаю, что мне удастся найти новую. Дай бог, чтобы ознакомительный период в новом месте оказался меньше, чем три месяца – иначе мне просто не на что будет кормить дочь.

Конечно, мне пока еще везет – в школе – интернате она проводит полный день, но вечером…в выходные… Не представляю, как со всем управиться.

Свет от фонарика подрагивает на неровной дороге и я вижу, что начался мелкий противный дождик. Он крапает сверху, стекает с носа, ползет по щекам.

Я нагибаюсь, натягиваю плотнее на Вареньку капюшончик, чтобы она не простудилась от нашей вынужденной прогулки, вытираю влагу под глазами, и упорно тащу коляску вперед.