Моя другая жизнь

— Один из моих школьных друзей жил на Джером-стрит. Джордж Дэвис.

— Я про него слыхала. Вы тоже за наколкой?

— Нет, просто посмотреть. Я здесь с Бан-Бан и Уичи.

— Так это вы знаете Ривера Феникса?

— Верно. А когда-то я здесь газеты разносил.

— А-а… Послушайте, простите, мне за сигаретами надо сходить. Туг магазинчик поблизости.

Провожая ее глазами, я увидел, что татуировщик стоит на коленях перед Уичи, готовит к операции. С той розой он уже закончил. Уичи лежала на полу, головой на коленях у Бан-Бан, безжизненно, безвольно, но с пылающим от возбуждения лицом; а татуировщик брил ей низ живота возле тазовой кости. Две девушки стояли рядом и смотрели, держась за руки; еще две целовались на диване. Несколько пар танцевали в тени, в дальнем конце комнаты. Еще какие-то девицы окружили стол с закусками, а одна в отороченных мехом шортах раздавала им фотографии, будто в карты играла, со словами «Серьги на соски».

Я заторопился к двери, где моя чернокожая знакомая надевала перчатки.

— Вы не против, если я с вами?

— Как хотите.

И вот мы на улице. На снегу. Я сказал:

— Меня зовут Пол.

— А я Пичиз.

— Знаете, Пичиз, здесь был гастроном когда-то; очень хороший. Правда, назывался он «У дикаря».

Мы дошли по Риверсайд до магазина, я купил ей пачку «Мальборо». На обратном пути, проходя мимо городского совета, я сказал:

— Гляньте-ка наверх. Туда я после школы ходил, во втором классе.

— Я слишком пьяна, чтобы лезть на такую крутизну.

— Давайте руку. — Я втащил ее наверх по тропинке. — Смотрите. Вон там была Фаунтин-стрит, а вон тот знак стоит на месте школы имени Вашингтона.

Мы сидели на откосе дороги на бревне, на изрезанном стволе поваленного дерева, а над нами проносились машины.

— Мой дядя Хэл жил как раз на том месте, где съезд заворачивает, видишь? Настоящий старый дом был, полный сокровищ, с камином посередине. Рассказывали, что Пол Ревир[97] останавливался в этом доме во время своей ночной скачки. Он прямо по Сейлем-стрит тогда проехал, верхом.

— У вашего дяди была лошадь?

— У Пола Ревира была.

Огни Медфорд-скуэр были едва видны сквозь яркий свет фонарей магистрали. Река, уже полностью замерзшая, казалась плоской и бледной. Когда мне было семь лет, в 1948-м, где-то здесь я поцеловал Линду Палмер и сказал, что люблю ее.

Теперь мне хотелось поцеловать эту чернокожую девушку, Пичиз. Почему бы ей не стать моей любовницей — роман в Медфорде? Я обнял ее за талию и приблизил лицо к ее лицу. И почувствовал, как вся она напряглась, сжалась, словно меньше стала от страха, словно я — слюнявый пес, готовый ее лизнуть.

— Не надо, — сказала она.

— Я просто хотел поцеловать вас, ничего серьезного.

— Это как раз самое серьезное. Я уже года два как ни одного парня не целовала.

— Может, научились бы снова?

Она презрительно фыркнула.

— Иногда, когда я подругу ласкаю, ее муж на нас смотрит, но мы ему не позволяем нас трогать. Впрочем, ему и не хочется.

Она прикурила сигарету. Сказала, что замерзла.

— Теперь я вспомнил, что здесь было, пока дорогу не проложили.

— Что?

А я увидел это: сланцевые плиты, некоторые очень старые, все потрескавшиеся, с выбитыми именами и датами и простыми черепами наверху. Самые первые могильные памятники, какие я в жизни видел по пути из школы домой, прямо вот здесь, на холме над рельсами; тут когда-то были рельсы. И еще — головастики в канавах, на том месте, где теперь съезд № 32 отходит от магистрали. Мне было семь или восемь, я держал Линду Палмер за руку; и еще очень долго после того я пребывал в уверенности, что все надгробья — плоские серые плиты с ухмыляющимися черепами.

— Кладбище.

Она вскрикнула. Сказала:

— Я знаю, что вы тут со мной пытаетесь… бросьте это!

Она была в истерике. Я не мог ее успокоить. Она не позволяла к себе притронуться. Потом вскочила и заторопилась прочь; пошла по улице, чистой от снега, обратно на свою татуировочную тусовку. А я испугался пойти за ней. Испугался, что из-за этого недоразумения все там ополчатся против меня. Ведь могут здорово осерчать. Это был Медфорд, мой родной город, но они меня не знали; никто меня не знал.

Лучше сразу уйти, ускользнуть. Я забрался в машину и поехал вниз по Риверсайд-авеню, потом передумал и повернул к выезду на магистраль. Теперь выбраться из Медфорда совсем просто. Всего несколько секунд — и вот она, магистраль. А через несколько минут я уже подъезжал к Бостону, и Медфорд превратился в темень с парой неясных огоньков в зеркале заднего обзора.

XIV Прикосновение королевы

1