Моя другая жизнь

В шестьдесят седьмом Джордж женился в Таскиги. Я тоже — в Кампале, в Уганде. Жена Джорджа, Туни, была ровесницей Алисон.

К тому времени когда Джордж закончил университет в Таскиги, у них в движении начались склоки. А он в те годы — когда боролся за гражданские права — прекрасно знал, что нарушает закон и считается рецидивистом, но тюрьмы не боялся, а полицию презирал. Его уже четыре раза сажали в Алабаме.

— Я все больше с толпой ренегатов якшался, — рассказывал Джордж.

Он — и те, кого он назвал своей «основной группой», — покуривал с «ренегатами» марихуану на знаменитом съезде Студенческого координационного комитета ненасильственных действий в Атланте, где председателем выбрали Стоукли. Белым (и «неграм из северных колледжей» — то есть тем, кто был под влиянием белых) запретили занимать какие-либо должности.

— Чувства по этому поводу у меня были сложные, — рассказывал Джордж, — но впечатление произвело сильное. Я вспомнил, что мне говорили те женщины из Провиденса, из «Народа ислама». Мол, ложь все это, будто наше спасение может прийти от белых, а не от нас самих.

Мои студенты в Уганде пришли к тем же самым выводам и очень были настроены против белых и индийцев, против любого неафриканца. Как и у Джорджа, у меня была жена и ребенок; я напечатал свой первый роман, закончил второй и уже писал третий. Я попросился на работу в Сингапурский университет. Сначала возникли проблемы. Правительство Сингапура стало наводить справки обо мне и получило информацию из ФБР. А там в моем досье были и студенческие дела с арестом в Амхерсте, и то, что меня из-за этого в Корпус мира брать не хотели, и что вышибли оттуда за тайное участие в африканских политических делах, нанесшее Корпусу мира ущерб. Все это рассказал мне брат — ему в Вашингтон позвонил его приятель, работавший в ФБР. Брат уверил приятеля, что я никакой опасности не представляю, так что в конце концов меня в Сингапур взяли.

С Джорджа Дэвиса ФБР тоже глаз не спускало. Он только через много лет узнал, какой толщины было его досье, но завели папку при первом же аресте в 64-м. Спустя три года, на съезде Координационного комитета, он уже вполне сознавал себя вне закона и разделял взгляды «ренегатов» — которые марихуану курили, а не тех, кто в костюмах.

Несмотря на свои бунтарские настроения, Джордж решил пойти на юридический. И написал заявления сразу в несколько мест. «Я был заметный черный абитуриент, один из лучших в стране. Меня везде приняли. Тогда во все университеты приняли одних и тех же черных». Джордж получил полную стипендию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе и стал там консультантом «Движения черных студентов». «Я тогда в политику по уши влез, знаешь. С „Пантерами“[108] работал». И с выдающимися черными спортсменами, и со студенческими лидерами. «Приходилось часто улыбаться…» Он не учился. «Кажется, только один курс закончил».

В шестьдесят восьмом столько всего произошло, Кинга убили и Роберта Кеннеди, а Джордж преуспевал: «Я совсем озверел». Ему, с его математическим талантом, не составило труда провернуть аферу с кредитными картами и авиабилетами: и того и другого у него вскоре скопились горы. Вдобавок он пристрастился к кокаину и решил, что наркотики дело прибыльное.

— Под конец второго семестра, в шестьдесят восьмому жил в доме Фрэнка Заппы в Лавровом каньоне и начал этим бизнесом заниматься. Одного из наших Панамских курьеров тогда взяли.

Хотя Джордж никогда прежде не выезжал из Соединенных Штатов, он решил податься в Панаму — один — и закупить столько кокаина, на сколько денег хватит. Когда прилетел в панамский аэропорт, услышал, вроде фейерверки трещат. Но самолеты не вылетали, и на улицах было пусто. Ему сказали — революция: Омар Торрихос власть берет.

Вскоре он встретился с панамским наркоторговцем, Крошкой Тито.

— Он стал моим учителем. От него я все тонкости контрабанды узнал.

— А ты и в школе дурь пробовал?

— Ага. Я на Ньюпортском джазовом фестивале одного парня встретил из Нью-Йорка, в первый год.

— Наверно, ты в школе был один такой.

— Я много чего первым начинал.

3

Раздвоенность Джорджа была мне понятна: самому не чужда. Был Джордж спокойный, рациональный, методичный, способный мыслить философски и трезво оценивать варианты; но был и другой — стремительный, самый быстрый в Медфорде, фантазер, готовый все испытать и пойти на любой риск. Я был на него похож — но весь свой жизненный опыт и фантазии выплескивал на бумагу. В том состоянии, в каком Джордж, загоревшись очередной идеей, принимался действовать, я запирался и начинал писать. А он уходил из дому и воплощал свои фантазии в жизнь.