Моя двойная жизнь

Я разнервничалась. Холод, огонь, бешеная езда, грохот молотов по наковальне, напоминавший подземный погребальный звон, свистящие звуки кузнечных горнов, звучавшие в ночи отчаянной мольбой о помощи, трубы, изрыгавшие дым с надсадным хрипом, и поднявшийся ветер, который то бросал в небо скрученные клубы дыма, то вдруг направлял их нам в лицо, — этот неистовый разгул стихии взбудоражил мои нервы. Пора было возвращаться в гостиницу.

Я вышла из кареты и попрощалась с моим другом. Мы договорились с ним встретиться в Буффало. Увы! Мне не довелось больше его увидеть. В тот же день он простудился и слег. А годом позже я узнала, что он разбился о скалы, когда решил преодолеть пороги водопада. Он пал жертвой собственной страсти.

Труппа ждала меня в гостинице. Я забыла, что репетиция «Принцессы Жорж» была назначена на полпятого. Среди актеров я заметила незнакомого человека. Мне сказали, что это рисовальщик, рекомендованный Жарреттом, который хотел сделать с меня несколько набросков. Я посадила его в стороне и забыла о нем. Мы торопились провести репетицию, чтобы успеть в театр к вечернему представлению «Фруфру».

Скомканная репетиция быстро закончилась, и незнакомец попрощался, отказавшись показать свои рисунки, которые якобы следовало отретушировать.

Представьте мою радость, когда на следующее утро разгневанный Жарретт влетел ко мне со свежим номером питсбургской газеты, в котором незнакомец, оказавшийся не кем иным, как журналистом, повествовал о генеральной репетиции «Фруфру». Этот простофиля писал: «В пьесе „Фруфру" есть важная сцена: сцена между двумя сестрами. Мадемуазель Сара Бернар меня не удивила. Что касается актеров труппы, то я нахожу их посредственными. Костюмы некрасивы, и в сцене бала никто не носил фрак».

Жарретт метал громы и молнии. Я же не помнила себя от радости. Он знал о моей ненависти к репортерам и сам же ввел ко мне одного из них обманным путем в целях рекламы. Журналист решил, что мы репетируем «Фруфру», а мы репетировали «Принцессу Жорж» Александра Дюма. Он принял сцену между принцессой Жорж и графиней де Террмонд за сцену между сестрами из третьего акта «Фруфру». Актеры играли в своих дорожных костюмах, а он удивлялся, отчего мужчины не во фраках, а женщины не в бальных платьях. Ах, какой повод для веселья и всей труппе, и всему городу, а также что за великолепная мишень для острот газетам-конкурентам!

Мне предстояло играть в Питсбурге два дня, а затем наш путь лежал в Брэдфорд, Эри и Торонто. Наконец, в воскресенье, мы прибыли в Буффало.

Я хотела подарить актерам день праздника и сводить их к водопаду, но Аббе тоже решил их пригласить. Между нами разгорелся спор, который чуть не принял дурной оборот. Ни один из нас не хотел уступать другому, и ради этого мы готовы были даже пожертвовать самим водопадом. Но Жарретт убедил нас, что из-за нашего деспотизма актеры лишатся веселого праздника, о котором они столько наслышаны и которого так ждут. Мы сдались и пошли на компромисс, поделив труппу пополам.

Артисты с любезной готовностью приняли наши приглашения. Мы сели в поезд и в шесть часов утра прибыли в Буффало, предварительно послав телеграмму с просьбой заказать для нас экипажи, завтрак и обед: привезти тридцать два человека без предупреждения в воскресенье в чужой город было бы сущим безумием.

Наш поезд, украшенный цветочными гирляндами, мчался полным ходом, и ничто не сдерживало его движения.

Детская радость молодых актеров, россказни тех, кто уже побывал в Буффало, и толки тех, кто был об этом наслышан, букетики цветов, подаренные женщинам, сигареты и сигары, розданные мужчинам, — все это способствовало веселому расположению духа, и все казались счастливыми.

На вокзале нас уже ждали экипажи. Они отвезли нас в отель «Англетер», где нам были поданы кофе, чай, шоколад. Все быстро расселись за столы, украшенные цветами, и завтрак прошел очень оживленно.

Затем мы отправились к водопаду: Больше часа я любовалась, стоя на балконе, выбитом в скале, величественным зрелищем, которое взволновало меня до слез.

Все вокруг было залито ярким солнцем и расцвечено мягкими серебристыми цветами радуги, а огромные сосульки, свисавшие со скал, переливались подобно драгоценным камням.

Мне было жаль уходить со своей обзорной площадки.

Затем тесные подъемники плавно спустили нас в трубу, помещавшуюся в расщелине огромной скалы. Водопад ревел у нас над головами, и его разноцветные брызги летели нам в лицо. Напротив, заслоняя нас от водопада, возвышалась одинокая ледяная горка. Мы решили взять ее штурмом. На середине пути я снимаю свое тяжелое меховое манто и кладу его на ледовый склон. Оно плавно съезжает к подножию горы, а я остаюсь в белом суконном платье и легкой сатиновой блузке. Все ахают, Аббе накидывает мне на плечи свое пальто, но я тут же сбрасываю его, и оно летит вниз к моей шубе. Бедный импресарио готов расплакаться. Он немало выпил и ковыляет по льду, падая и поднимаясь как ванька-встанька. Все смеются. Мне не холодно. Мне никогда не холодно на свежем воздухе. Я ощущаю озноб только, в доме, когда сижу без движения.